Арнольд Веймер - Мечты и свершения

— Мы семьсот лет терпели иго немецких баронов, — ораторствовал портной, — теперь Российская империя, разбив германцев, ограничит их права и расширит права эстонцев. В городской думе уже идет борьба между немецкой стороной (то есть представителями немецких баронов — дворян, в чьих руках находилась большая часть земли и крупные промышленные капиталы. — Ред.) и русской и эстонской (это представители третьего сословия — купцов, домохозяев, мелких предпринимателей и т. д. — Ред.). Объединившись, мы выгоним прибалтийских немцев.

Отец не очень спорил с приятелем, только заметил, что раз царь и его двор хотят войны, так пусть они и воюют. Зачем же простой народ на бойню гнать.

Через несколько дней на мельницу пришла «бумага» — отца обязали привести в город на мобилизационный пункт свою лошадь, захватив для нее и корм. Помрачнев, мельнич отправился в город. Вернулся он с купленной по объявлению старой лошадью. И то было хорошо: ее хоть можно было в телегу запрячь и кое-какие грузы перевозить. Забрали лошадей и на хуторах. А затем появился приказ о призыве нескольких возрастов мужчин. Это был настоящий удар по помещичьим и крестьянским хозяйствам — ведь на мужчинах держалось все.

Управляющий лихорадочно набирал новую рабочую силу. В это время нанялись на мызу и мы с братьями. К крестьянскому труду мы были приучены. Из-за нехватки рабочих рук полевые работы в мызном хозяйстве выполнялись с большим запозданием и не так тщательно, как прежде. Винокурение сократилось. Удои молока понизились, меньше стало хороших кормов, подсолнечные жмыхи не подвозились, да и барды уже не было в прежнем изобилии. Правда, управляющий имением всячески пытался сохранить винокурение на прежнем уровне, это было для него важно со всех точек зрения.

Война подходила все ближе к нашим хуторам. Начали распространяться слухи, будто враг одерживает победы. Вскоре недалеко от нас началось строительство оборонительных укреплений — рвов, площадок для орудий.

Какие-то незнакомые люди что-то измеряли, указывали, где следует рыть канавы. Крестьян заставляли обкладывать их изнутри мешками с песком, а чтобы края не осыпались, покрывали их дерном. Площадки для орудий маскировались земляными валами, устилали их дерном, высаживали на валы молодые деревца. Возле орудий строили из бревен блиндажи, засыпали их толстым слоем земли, обкладывали дерном снаружи и изнутри. В блиндажах размещался орудийный расчет.

Командовали работами военные в офицерских мундирах. Однажды отряд человек в двадцать приехал и к мельнику. Привязав лошадей к забору, офицеры вошли в дом и велели подать себе есть; я хорошо помню, как это было. У нас в доме стояла фисгармония, один из офицеров попробовал играть, но у него ничего не получилось. Тогда наш Руут, которого дедушка обучил нотам, сел за инструмент и начал играть. Офицеры громко его хвалили и, когда он кончил играть, дали ему денег. Мы, мальчики, расхрабрились и, хоть плохо знали русский, начали говорить с военными, чем привели в восторг наших родителей, особенно мать. «Вон, мол, какие у меня сыновья, могут вести разговоры на чужом языке», — было написано на ее сияющем лице.

Офицеры спросили, между прочим, есть ли в имении свободные помещения, где можно, если понадобится, разместить людей. Об этом мы ничего не знали. Мама посоветовала им обратиться к мызному управляющему. И вскоре действительно такое помещение потребовалось. В имение прибыли беженцы из Литвы. Поселили их в имении Соо. Мужчин использовали на строительстве укреплений. Жили беженцы обособленно, с мызными рабочими почти не общались.

Уже в конце первого года войны стали появляться и военнопленные — австрийцы. Их разместили в большом, из дикого камня сарае, посреди поля. Там жило несколько сот человек. Они тоже работали на постройке оборонительных укреплений.

На работу пленных водили большими партиями под конвоем, и это для обитателей мызы, равно как и окрестных усадеб, было настоящим зрелищем. В часы, когда пленные шли на работу или возвращались с нее, около мельницы, у моста, по краям дороги всегда собирались группы людей. Пленным, а заодно и конвоирам протягивали папиросы и табак. Если не дать конвоирам, то и пленным ничего бы не перепало. Австрийцы в ответ дарили свинцовые колечки, мундштуки или какие-нибудь другие пустячки, сделанные своими руками. Особенно благодарны они были за табак. Нехватка курева сильно ощущалась тогда и в армии, и среди гражданского населения. В магазинах табак можно было получить главным образом из-под прилавка, по знакомству.

Отношение к пленным было, как ни странно, доброжелательное. Сердобольные женщины считали своим христианским долгом помогать им. А мужчины смотрели на них как на свидетельство мощи русских войск.

Надо сказать, что в продолжавшихся на мельнице спорах сторонники войны козыряли пленными, говорили, что только царские войска могли захватить такое большое количество чужих солдат.

Другая спорящая сторона выдвигала свой «козырь» — беженцев. «Если бы русская армия не отступала, не было бы и беженцев, — говорили они. — Видимо, у царя дела идут плохо».

Вскоре на хутор Соо прибыла новая воинская часть. Это был какой-то продовольственный обоз. Солдаты заняли все свободные помещения, даже и мельничный сарай, сложенный из гранитных глыб (он служил и хлевом, и для хранения сена и торфа). Отец было возражал, что сарай и так забит, но никто с ним не посчитался. Теперь в сарае стояли лошади военных.

В нашем доме, разделив комнату перегородкой, поселился начальник участка строительства укреплений, или десятник, по фамилии Осипов. Маленького роста, с бородой, родом из какой-то центральной губернии, этот человек, хотя и не знал ни слова по-эстонски, вскоре благодаря своему общительному нраву стал известен всей округе. О нем говорили, что он из тех, кто полагает, что казенные деньги вполне годятся и для его кармана. Теперь крестьяне, старавшиеся увильнуть от призыва в армию, являлись на постройку укреплений с лошадьми и работали какое-то время, во всяком случае не полный день. В получку они только расписывались в ведомости — деньги же шли в карман Осипова. Делалось это легко, ибо начальник одновременно был и табельщиком — отмечал выход людей на работу и вел учет работ. Оплачивался труд на строительстве укреплений повременно: кто был с лошадью, получал четыре рубля в день, безлошадные — два рубля.

Тёмное царство

Хозяин хутора Соо скоро обнаружил, что получать кормовое зерно и кормовую муку из мызы становится все труднее. Но унывал он недолго. Размещенные в имении солдаты охотно меняли хлеб на табак. Обычно солдаты приносили хлеб в наш: дом. Мы покупали у них буханки, и Кости относил их на хутор Соо, где скармливал хлеб скоту. Кроме того, Кости вскоре свел знакомство с начальством продовольственного обоза. Несколько пачек папирос да бутылка спирта помогли ему успешно разрешить еще кое-какие важные хозяйственные проблемы. Навоз от армейских лошадей, находившихся в имении, конечно, должен был вывозиться на мызные поля, но после сговора хозяина хутора с начальством телеги с навозом сворачивали к землям Кости. В течение примерно года были удобрены почти все поля. И все это за гроши. За чарку водки солдаты перевозили навоз. И мызный управляющий ничего не мог сделать с ними, хотя и грозил выгнать их лошадей из имения. Таким образом, война была на пользу хозяину хутора Соо. Цены на все сильно выросли, особенно на продукты. С долгом он быстро разделался. Все шло, казалось, к тому, что хутор Соо станет настоящим кулацким хозяйством. Менялся на глазах и его хозяин Кости. Он стал самоувереннее, разговаривал свысока. Успехи вскружили ему голову. Разве они не свидетельствуют о его, Кости, предприимчивости и прозорливости?! Ведь он не пошел зарабатывать деньги на строительстве укреплений, не послал туда ни лошадь, ни работника. Он возделывал поля, как и подобает истинному земледельцу, и старался это делать как можно лучше. И в результате хутор украсился новыми постройками, достаток очевиден. И все это — плоды его труда.