Евгения Филатова - Белинский

«Примирительные» настроения критика относятся к периоду примерно со второй половины 1837 г. и до первых месяцев 1840 г. Впервые они ярко проявились в его письме к Д. П. Иванову от 7 августа 1837 г. Белинский утверждает там, что крепостное право в России не только в прошлом, но и в данный период является правомерным, что в силу особенностей развития нашей страны политическая деятельность, революционные перевороты и парламентарный образ правления для нее вредны. «Пуще всего, — пишет Белинский Иванову, — оставь политику и бойся всякого политического влияния на свой образ мыслей. Политика у нас в России не имеет смысла…» (3, 11, 148).

Наиболее ярко «примирительные» настроения критика выразились в его произведениях «„Бородинская годовщина“ В. Жуковского» (октябрь 1839 г.) и «„Очерки Бородинского сражения“. Сочинения Ф. Глинки» (декабрь 1839 г.), в которых он доходит до оправдания самодержавия. Впоследствии сам Белинский резко осудит эти свои статьи. Он выразит желание «истребить» свое вступление к «Бородинской годовщине», в котором идея самодержавия провозглашается «священной» (3, 11, 438). Но пока Белинский упорно выступает за «примирение» с русскими общественными порядками. Герцен, возмущенный «примирительными» взглядами критика и даже временно порвавший отношения с Белинским, впоследствии писал: «Он (Белинский. — Е. Ф.) веровал в это воззрение и не бледнел ни перед каким последствием, не останавливался ни перед моральным приличием, ни перед мнением других, которого так страшатся люди слабые и не самобытные: в нем не было робости, потому что он был силен и искренен; — его совесть была чиста» (18, 9, 22).

Белинский обосновывает свои «примирительные» идеи философски. Чтобы правильно понять его философию этого времени, надо прежде всего учесть, что его «примирение» не было переходом на сторону помещиков и реакции. Критик сам называл его «вынужденным». И в этот период он ненавидел николаевскую действительность и характеризовал ее как «ужасное чудовище». Но, видя забитость и невежество крестьян, не находя в стране сил, способных пересоздать общественный строй, он делает вывод, что крепостное право еще не изжило себя полностью. Вместе с тем Белинский выражает надежду, что правительство постепенно освободит крестьян, а дворянство благодаря отсутствию майората «издыхает… само собою» (3, 11, 149). Это свидетельствует о том, что и в период «примирения» критик оставался принципиальным противником крепостничества и дворянства.

И все же кажется парадоксом, что Белинский — «самая революционная натура николаевского времени» (Герцен) — «примирился» с действительностью, которую он сам некоторое время спустя назовет «гнусной». Как объяснить этот поворот в его идейном развитии? Герцен и некоторые другие друзья Белинского рассматривали «примирение» критика и его философию этого периода лишь как ошибку, совершенную под влиянием неправильно понятого Гегеля. Такая точка зрения утвердилась и у ряда авторов, писавших о Белинском впоследствии. По-иному подошел к его «примирению» Плеханов. Он положительно оценил этот период теоретических исканий критика за некоторые выводы, к которым тот тогда пришел. Отмечая ошибочные стороны его «примирительных» идей, Плеханов вместе с тем пишет: «И все-таки новая фаза философского развития Белинского представляет собою огромнейший шаг сравнительно с предыдущей» (37, 4, 441). Какая же из этих двух противоположных оценок философских идей Белинского периода «примирения» более соответствует действительности?

Остановимся прежде всего на вопросе о влиянии Гегеля. Конечно, оно в этот период было значительным. Белинский уже тогда очень высоко оценивал немецкого философа, говоря, что действительность «в учении Гегеля осияла мир роскошным и великолепным днем» (3, 3, 433). В период «примирения» русский критик, как и Гегель, решал основной вопрос философии с позиций объективного идеализма. Он провозглашал первичной абсолютную идею, считая ее основой всего сущего. Иногда как синоним абсолютной идеи у него фигурировала «божественная идея». Природу, общество, человеческое сознание он рассматривал тогда как проявление абсолютной идеи, абстрактного высшего разума. Все это соответствовало объективному идеализму Гегеля.

Понимание критиком действительности, прежде всего в онтологическом смысле, тоже тогда отразило взгляды немецкого философа. Белинский считал ее воплощением идеи, или, по его собственной терминологии, «отелесившимся разумом». Вместе с тем его толкование действительности не совсем соответствовало гегелевскому. Хотя она и представлялась ему творением «миродержавного промысла» (3, 11, 153), все же он судил о ней прежде всего как о системе реально существующих фактов. Характерно, что, отмечая обращение к действительности всей современной ему передовой мысли — «действительность — вот пароль и лозунг нашего века», — он объяснял это объективными и даже экономическими условиями, тем, что XIX век — век «положительный и индюстриальный» (3, 3, 432). Такой подход к действительности был преимуществом Белинского по сравнению с Гегелем.

Но критик делал шаг назад от него, игнорируя при рассмотрении категории действительности момент отрицания. Это ярко сказалось в понимании им известного гегелевского положения «все действительное разумно, все разумное действительно». У Гегеля понятие «действительное» не совпадает с тем, что есть, существует; действительно лишь то, что необходимо, жизнеспособно, развивается; разумное и действительное при одних условиях становится неразумным при других и обречено на уничтожение. «По всем правилам гегелевского метода мышления, — говорит Энгельс, — тезис о разумности всего действительного превращается в другой тезис: достойно гибели все то, что существует» (1, 21, 275).

Этот вывод, к которому неизбежно приводит диалектический метод, не был сформулирован самим Гегелем в такой определенной форме. Его положение о действительном и разумном могло быть истолковано и в консервативном плане. И вот Белинский в период «примирения» понял это положение как отождествление с действительным и разумным всего существующего. «Всё, что есть, всё то и необходимо, и законно, и разумно» (3, 3, 414), — решил критик и объявил разумным существовавший в России строй.

В факте «примирения» Белинского с действительностью, безусловно, проявилось влияние Гегеля. Здесь на русского критика оказали воздействие консервативные выводы немецкого философа, в крайней форме изложенные в «Философии права». В этом труде Гегель провозглашает примирение с действительностью и подчинение личности государству, которое в его изображении является «шествием бога в мире», примиряющим все противоречия (см. 17, 7, 16, 268). Белинский как раз в годы «примирения» познакомился через Бакунина с этой работой и воспринял ее однобоко, сосредоточив свое внимание преимущественно на консервативной гегелевской системе. В «Очерках Бородинского сражения» он называет всякое государство «установлением божьим» и пытается доказать необходимость для всех членов общества полного подчинения ему. Он заявляет, что между государством, являющимся «высшим моментом общественной жизни», и субъектом, стремящимся «к своему личному удовлетворению», неизбежно возникает борьба. Это борьба противоположностей: общего (государства, общества) и единичного (субъекта, личности). Однако каждый человек представляет собой не только единичное по своей личности, но и общее по своему духу (см. 3, 3, 340). Поэтому он смиряется перед тем, что является родным его духу — перед обществом и государством, и борьба противоположностей оканчивается примирением на основе подчинения единичного общему, субъекта государству.