Елена Егорова - «Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

Неповторимое очарование пушкинского стихотворения породило целый цикл стихотворений русских поэтов, посвящённых прекрасному романтическому фонтану Екатерининского парка. Первым в своеобразное творческое состязание с Пушкиным вступил молодой поэт Михаил Деларю, выпускник V курса Лицея. Свои стихи «Статуя Перетты в Царскосельском саду» с пометой «с немецкого» он опубликовал почти одновременно с «Царскосельской статуей», но наверняка был знаком с пушкинским стихотворением раньше. Известно, что М.Д. Деларю общался с Пушкиным в кружке у Дельвига, активно сотрудничал в «Литературной газете» и «Северных цветах», где в 1832 году было опубликовано стихотворение «Царскосельская статуя». Помета «с немецкого» была устранена в более позднем издании стихов Деларю, на основании чего С.А. Кибальник предположил, что она была мистификацией. Деларю в гораздо большей мере, чем Пушкин, отразил в своих стихах сюжет басни Лафонтена:

Что там вдали, меж кустов, над гранитным утёсом мелькает,Там, где серебряный ключ с тихим журчаньем бежит?Нимфа ль долины в прохладе теней позабылась дремотой?Ветви, раскройте секрет: дайте взглянуть на неё!Ты ль предо мною, Перетта? – Тебе изменила надежда,И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд.Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник:С ропотом льётся за край, струйки в долину несёт.Снова здесь вижу тебя, животворный мой гений, надежда!Так из развалины благ бьёт возрожденный твой ток.

В превращении разлитого молока в «журчащий источник» Деларю увидел аллегорию потерянной и вновь возрождённой надежды. Стихотворение Деларю несравненно слабее по глубине содержания, поэтической красоте и силе воздействия, чем пушкинская «Царскосельская статуя». Содержательное сходство между двумя стихотворениями, написанными одним и тем же размером, совсем небольшое. «Нимфа долины» Перетта, «пробитый сосуд» и «журчащий источник» в стихах Деларю гораздо бледнее пушкинской печальной «девы», «урны» и «вечной струи».

В 1889 году к пушкинскому образу обратился поэт Константин Фофанов, воспевший в поэме «Дума о Царском Селе»

…в сумраке задумчивых кустовПечальный лик склонившейся красотки.Она грустит над звонкою струёй,Разбив кувшин, кувшин заветный свой.Она грустит безмолвно много лет,Из черепка звенит родник смиренный,И скорбь её воспел давно поэт,И скрылся он, наш гений вдохновенный,Другим певцам оставив белый свет.А из кувшина струйка влаги пеннойПо – прежнему бежит не торопясь,Храня с былым таинственную связь.

В воображении Фофанова «Девушка с кувшином» неотделима от пушкинских строк и от образа самого великого поэта, а неторопливая «струйка влаги пенной» отображает связь современности и пушкинской эпохи.

В стихах, обращённых к Л.И. Микулич, Иннокентий Анненский рисует прекрасный и таинственный образ Царскосельского парка и представляет, что близ Большого пруда, где «нежно веет резедой», сквозь «туман седой» виднеется не «Девушка с кувшином», а

…нимфа с таицкой водой,Водой, которой не разлиться.Там стала лебедем ФелицаИ бронзой Пушкин молодой.

Не случайно образ памятника Пушкину соседствует у Анненского с образом «нимфы с таицкой водой»: таинственная неиссякаемая струя воды в этом контексте ассоциируется со вторым стихом пушкинской «Царскосельской статуи».

Особенно часто обращаются к пленительной скульптуре Соколова поэты серебряного века. В 1916 году о ней писали Анна Ахматова и Василий Комаровский. Поэт и искусствовед Эрих Голлербах так отзывался о творчестве последнего: «Странный, утончённый стиль стихов Комаровского придаёт им очарование осенних цветов, осеннего увядания, шелестов, шорохов, веющих в глухих аллеях умирающего парка. Читая стихи Комаровского о Царском Селе, в равной мере ощущаешь прелесть воспетого им города и неподдельное своеобразие его собственной души». Действительно стихи В.А. Комаровского «Не этот павильон хандры порфироносной», где упомянута «Девушка с кувшином», весьма своеобразны. Поэт пишет о том, что ни Триумфальная арка, ни запруды, ни Раса – статуя Мира, воспетая Анненским, его «не влекут назад необоримо»:

Я буду вспоминать, по – новому скупой,Тебя, избитую обыденной тропой,Сочувствием вдовы, насмешкой балагура…С рукой подпёртою сидящую понуро.Я вечер воскрешу, и поглотят меняДеревьев сумерки. Безумолчно звеня,Пускай смешается с листвою многошумнойГремучая струя и отдых мой бездумный.

Стихи Комаровского отличаются глубоко личным восприятием скульптуры и далеки от обращённого в вечность пушкинского стихотворения. Может быть, поэтому их критиковал поэт Н.В. Недоброво. Э.Ф. Голлербах в книге «Город муз» воображает прогулку по осеннему парку в вечернем полумраке таинственной пары: Анны Ахматовой и Николая Недоброво: «Перед «Девушкой с разбитым кувшином» поэт вспоминает строки Пушкина и Деларю, бранит стихотворение Комаровского. Женщина в чёрном испытывает что – то похожее на ревность, какой – то «смутный страх пред этой девушкой воспетой»…» Здесь имеется в виду известное стихотворение Анны Ахматовой «Царскосельская статуя»:

Уже кленовые листыНа пруд слетают лебединый,И окровавлены кустыНеспешно зреющей рябины.И ослепительно стройна,Поджав незябнущие ноги,На камне северном онаСидит и смотрит у дороги.Я чувствовала смутный страхПред этой девушкой воспетой.Играли на её плечахЛучи скудеющего света.И как могла я ей проститьВосторг твоей хвалы влюблённой…Смотри, ей весело грустить,Такой нарядно обнажённой.

В 1920 году Всеволод Рождественский упоминает «Девушку с кувшином» в сонете «Тяжёлым куполом покрыт наш душный храм». С нею сравнивается женщина, плывущая на барке по Неве и грустно смотрящая на воду,

…качая взор по ситцу влаги яркой,Совсем как девушка, что в Царскосельском паркеПоникла на скале с отбитым черепком.

Современные поэты в своём творчестве продолжают обращаться к образу «Царскосельской статуи». В 1958 году Татьяна Гнедич сочинила красивое стихотворение:

Зелёный парк шумит, не увядая,Минувшее не дальше, чем вчера…Игру теней в раздумье наблюдая,Сидит на камне вечно молодаяЛицейских муз бессмертная сестра.

Она молчит всё так же в грусти праздной,Восторженно воспетой искони,И вечных струй напев однообразныйЗвенит, как в незапамятные дни.

И мнится мне – пред ней, пред этой тенью,Внимая бормотанью ручейка,Стоит Он сам в раздумье вдохновенья,И держит боливар времён «Евгенья»Украшенная перстнями рука.

По своему размеру (пятистопному ямбу) и содержанию эти стихи близко перекликаются с отрывком из «Думы о Царском Селе» Константина Фофанова.