Вадим Арбенин - Предсмертные слова

В своих непристойных «Мемуарах» Казанова поминает некую французскую МОДИСТКУ, любовницу графа Лаперуза. «Ах, я съем тебя!» — закричала она в момент любовного экстаза, принялась жевать миниатюрный портрет своего возлюбленного, подавилась им и, конечно же, умерла.

Захотел перед смертью супа и голландский философ БАРУХ (БЕНЕДИКТ) СПИНОЗА. «Съел бы я куриного бульона, — сказал великий пантеист, аскет в еде, жене художника Гендрика ван де Спика, у которого за скромную плату снимал угол в Гааге после изгнания еврейской общиной из Амстердама. — Зарежьте мне того старого петуха». Что двадцативосьмилетняя миловидная шатенка Маргарита и сделала — она прониклась живейшей симпатией к своему постояльцу, увы, страдающему злой чахоткой. К полудню суп был готов, и, накормив Спинозу, хозяйка со спокойной совестью ушла с мужем в церковь. А когда через три часа они вернулись, то нашли Спинозу навеки уснувшим в своём кресле у себя в мезонине. Маргарита была потрясена. У кресла Спинозы она упала на колени и, вся в слезах, начала молиться: «Святой Спиноза! Знал ли ты, как ты был нужен людям, любим ими, высок и прекрасен?»

А великого индийского поэта РАБИНДРАНАТА ТАГОРА, Нобелевского лауреата по литературе 1913 года, перед смертью кормили с ложечки детским питанием «Глаксо», и он сам себя называл «дитя Глаксо» и не без юмора спрашивал сиделок и слуг: «А сколько мне месяцев сегодня?» Когда врачи из Калькутты в один голос заговорили о необходимости срочной и серьёзной операции, Тагор, который не доверял современной медицине, отмахнулся от них: «Почему мне не дадут умереть спокойно? Разве я мало пожил?» Сознание постепенно покинуло его и больше не возвращалось. Вскоре после полудня 7 августа 1941 года он испустил свой последний вздох в том самом старом доме в Джорашанко, где появился на свет 80 лет и три месяца до этого. Это был день полнолуния месяца Срабона, месяца дождей, столь прославленного поэтом в его песнях и стихах.

«А, проклятый монах! Он убил меня! — вскричал последний ренессансный государь, самый весёлый, „шекспировский“ король Франции ГЕНРИХ ТРЕТИЙ. — Убейте, убейте злодея!» Только что юный, двадцатидвухлетний иезуит, защитник католической веры Жак Клеман «ударил его в живот, пониже пупа, ножом с чёрной рукояткой, спрятанным в рукаве белой сутаны». Свалив убийцу ударом кинжала в лицо и грудь, истекающий кровью Генрих схватил за руку подвернувшегося племянника Карла и сказал ему: «Сын мой, не волнуйтесь, это всё ерунда». Но нет, вовсе не ерунда: лезвие ножа рассекло брыжейку и вызвало внутреннее кровоизлияние. Король был обречён. Министры и маршалы, сановники и придворные, сеньоры и статс-секретари поспешили в замок Сан-Клу к постели раненого. Со смертного одра бездетный король призвал высших сановников присягнуть своему кузену, Генриху Наваррскому: «Господа! Я вас прошу признать после моей смерти королём моего брата, который стоит здесь… Я вам приказываю». И обратился уже к Генриху: «Брат мой, вы видите, как ваши и мои враги поступили со мной, не дайте же им то же сделать и с вами». Плач усилился. «Я огорчён, что опечалил своих слуг», — сказал Генрих. Потом потерял дар речи, два раза перекрестился и испустил дух. «Это был бы очень хороший государь, если б ему досталось хорошее время, — отметил летописец. — И всё же ему достало хорошего вкуса умереть достойно. Он был, что называется, настоящим французом». Генрих Третий прожил 37 лет, 9 месяцев и 12 дней.

Самый богатый человек своего времени ДЖОН РОКФЕЛЛЕР с аппетитом поужинал отварной свининой с картофельным пюре и запил всё это молоком (вот как столовался первый миллиардер мира!). Затем сытым и по-прежнему сильным голосом девяностовосьмилетний Джон Ди (так его звали близкие и друзья), как и приличествует бизнесмену, отдал распоряжения управляющему относительно переустройства своего имения, что на берегу реки Галифакс, во Флориде: «Перекрасьте стены в более благородный цвет, установите кондиционеры, расширьте террасы, сбегающие к реке, облагородьте цветочные клумбы и площадку для гольфа». А потом сказал своим: «Вы уж простите меня, но я поднимусь к себе и поработаю немного». А по дороге наверх сунул в руку своему дворецкому неизвестно откуда взявшуюся пуговицу и пошутил: «Пришейте к ней мою рубашку». Потом ему позвонил Генри Форд, и они перекинулись парой слов. «Теперь мы скорее всего встретимся только в раю», — сказал Рокфеллер. Форд хихикнул: «Уж в раю-то вряд ли кто из нас окажется». — «Кто же ещё может рассчитывать на рай, если не мы с вами, избранники Господа?» — удивился старик. Он был вполне здоров и в отменном настроении. А назавтра, ранним утром воскресного майского дня 1937 года, его нашли мёртвым. По себе миллиардер Джон Рокфеллер, основатель крупнейшего семейного бизнеса, оставил одну лишь акцию компании «Standard oil of California» № 1. Когда его хоронили, то на всех нефтяных промыслах США — от Пенсильвании до Калифорнии и от Огайо до Оклахомы — на пять минут приостановили все работы, отдавая, таким образом, последние почести легендарному основателю империи.

И великий художник Франции, командор Почётного легиона ЭЖЕН ДЕЛАКРУА («Свобода на баррикадах», «Одалиска», «Смерть Сарданапала») выпил перед смертью по стакану молока и компота. Впрочем, его экономка Женни ничего ему больше и не давала. Постаревший Делакруа простудился, гуляя «по ночному Парижу, низко опустив голову и ступая, как кот, по самому краешку тротуара». Потом случился грипп, за ним ангина. Узнав о тяжёлой болезни выдающегося колориста и смелого новатора, весь Париж поднялся на ноги и подался к его дому на улице Фюрстенберг. В дверь квартиры на втором этаже звонили беспрестанно. Камердинер сообщал Женни имена посетителей, а та передавала их погружённому в полудрёму хозяину. Когда художнику оставалось жить совсем ничего, судьба под занавес наградила его злобной шуткой: неожиданно заявился один из академиков, которые столько лет не хотели видеть его в креслах рядом с собой и семь раз захлопывали перед ним двери Французского института, и справился о его здоровье. Услышав это имя, Делакруа прошептал коснеющим ртом, задыхаясь: «Они, причинившие мне столько горя, эти люди, они здесь, мой Бог! Ещё молока и компота!» Потом сжал руку Женни и попросил: «Обещайте, что одевать меня будете сами». И не выпускал её руки из своей ладони до самой смерти. «Король цвета» умер в 7 часов утра 13 августа 1863 года под благовест в приходе Сен-Жермен-де-Пре. Женни положила на кровать маленькое медное распятие и зажгла свечи.

Когда Мария, жена ЛУИ ПАСТЕРА, склонилась над ним с чашкой молока (пастеризованного, надо полагать), он очень тихо сказал ей: «Я не могу больше». Ещё бы! Врачи насильно посадили учёного на молочную диету, и он почти десять лет не знал ничего другого. Сколько же можно! Пастер после этого не сказал ни единого слова. Великий учёный спас от смерти тысячи людей: больных дифтеритом детей, матерей в родильных домах, крестьян, укушенных бешеными собаками и волками, и теперь спокойно ожидал своей кончины. Кавалер российского ордена святой Анны первой степени с бриллиантами, Луи Пастер лежал на кровати в своём кабинете на опытной станции Пастеровского института в Вильнёв-лʼЭтан. Здесь, на деревенском воздухе, вдали от парижской жары и духоты, он как бы прощался со всеми родными и учениками, и во взгляде его отражалась полная отрешённость. В субботу, 28 сентября 1895 года, в 4 часа 40 минут пополудни голова его упала на подушки, он задремал. Рука его всё время лежала в руке жены.