Александр Коноплин - Поединок над Пухотью

- Скажу, - согласился Сашка, проглотив внезапно вставший в горле комок, - что видел, скажу...

Полковник нетерпеливо топал своими щегольскими хромовыми сапожками по утрамбованному, потемневшему пятачку снега. Сашка торопливо собирал в кучу растрепанные и странные мысли, вот уже много часов бродившие в его мозгу. До этого он был уверен, что может собрать их в любую минуту, потому что все происшедшее еще стояло перед его глазами, но сейчас это оказалось делом нелегким. С чего начать? С того разве, как он, выйдя на пост, увидел Андрея, а через несколько минут мимо него прошла Валя? Или, может, с того вечера в землянке, когда он узнал... они все узнали, что Андрей и Валя муж и жена, и вышли на мороз, оставив их одних со своим, таким большим и таким до смешного крохотным счастьем? Важно ли все это сейчас, когда Вали и Андрея больше нет?

- Он вышел из землянки и пошел в рощу, - начал Стрекалов.

- Кто "он"?

- Он, Андрей...

- Что такое?!

- Лейтенант Гончаров, - поправился Сашка. Полковник укоризненно покачал головой.

- И далеко отошел?

- Метров на сто.

- Из чьей землянки вышел лейтенант Гончаров? - спросил, помолчав, начальник штаба. - Ну, где он провел эту ночь? Ведь не во взводе же, нет? И зачем ему понадобилось идти в рощу? Ведь не лето!

Стрекалов молчал.

- Лейтенант Гончаров всю ночь находился в расположении взвода, сказал Гречин. - За это я ручаюсь.

- Ручаешься?

- Так точно, ручаюсь.

- А что скажешь ты, младший сержант? - Полковник повернулся к стоящему чуть поодаль Сулаеву. Тот с готовностью, как будто только того и ждал, вскинул ладонь к виску.

- Лейтенант Гончаров находился в землянке санинструктора Рогозиной с двадцати трех ноль-ноль до двух тридцати ночи. В два тридцать в землянку с дежурства пришла радистка Мятлова и легла спать.

Полковник повернулся к Гречину.

- Что скажешь, комбат? Молчишь? Так-то лучше. А то развел антимонию: "В расположении взвода...", "Я ручаюсь..."

- Товарищ полковник...

- Молчать! Проглядел аморалку? Панибратство развел! Может, и тебя такие вот сопляки Колей кличут?' - Он пошел, прихрамывая, вниз к разрушенному блиндажу, где его ждал "виллис".

Старший лейтенант пошел за ним. Возле убитых остались Сулаев и Стрекалов.

- Зачем было врать? - сказал Сулаев, ногой подправляя загнувшийся край брезента. - Незачем было врать. Я всегда говорил: добром это не кончится.

- Что не кончится? - Стрекалов медленно наливался яростью.

- А все. И это тоже. - Он кивнул на торчавшие из-под брезента ноги одни в кирзовых сапогах, другие - рядом - в новых американских ботинках, надетых на шерстяной носок домашней вязки. - Тоже мне молодожены! Рази так делают? Ну, повезло, договорился... Так уйди с глаз долой, подальше! Нет, им надо у всех на виду любовь крутить, чтоб все знали! Теперь вот и старший лейтенант безвинно пострадали через их...

- Сволочь ты, - тихо сказал Сашка.

Сулаев покосился на Сашку, по-видимому, оценивая соотношение сил, и решил не связываться.

- Показал бы я тебе, если б не должность...

- А ты покажи! - Стрекалов усмехнулся. Ему захотелось выкинуть одну из тех штучек, которые в ходу были в разведроте: миг - и Сулаев лежал бы на земле, а его карабин... Эх, на кой ляд Сашке его карабин, когда свой холку намял!

Он повернулся и стал карабкаться вверх по склону холма, особенно крутого здесь, цепляясь за обледеневшие камни. Кошмарная ночь все не кончалась, она высветилась яркими, равнодушными звездами, притихла, притаилась небывалой, таинственной немотой.

Стрекалов долго блуждал по склону, то проваливаясь в снег, то натыкаясь на оголенные ветром валуны, пока не вышел случайно на тропинку. По ней к вершине холма шестеро солдат несли на плечах тяжелые свертки: один шел впереди, другой сзади, третий посередине поддерживал провисающее тело...

- Пидмэны Осокина, - сказал Батюк, увидев Стрекалова.

Ленивый и нескладный Осокин с готовностью выскользнул из-под тяжелой ноши. В этот момент голова убитого запрокинулась, край плащ-палатки, в которую он был завернут, сполз, и Стрекалов увидел белое, неузнаваемое лицо Андрея, его по-детски беспомощно раскрытый рот...

- Чего стал? - возмущенно крикнул Богданов и толкнул Сашку коленом. Жмуриков не видел?

- Тихо вы! - одернул их Кашин. - Хотите, чтобы всех ухлопали?

Они шли на виду у немцев по западному склону холма. Восточный для подъема с такой ношей был вообще непригоден.

- И какой дурак здесь хоронить надумал? - снова вспомнил Богданов. Люди лишние, что ли?

- Комбат велел тут, - сказал Кашин, - на самой вершине. Говорит: "Чтоб на века". Кругом-то низина. Веснами вода заливает. После и следов не найдешь. Только и есть, что этот бугор.

Подошли бойцы второго расчета Зеленов, Царьков и Грудин, молча подставили плечи. Скоро процессия достигла вершины и все вздохнули свободней. Без лишних слов опустили убитых по одному вниз, накрыли брезентом, и принялись торопливо забрасывать могилу комьями мерзлой глины. Засыпав, солдаты постояли над ней немного, сняв шапки, и хотели было уходить, как Моисеев зачем-то воткнул в земляной холмик большой кривоватый кол. Старшине это не понравилось.

- Як татям? Та ты що?! - он с минуту думал. - Богданов, Осокин, Кашин и ты, Стрекалов, пидыть до погосту, пошукайте щось-нэбудь. Який-нэбудь памьятник, чи маймор. Щоб як людям...

- Легко сказать - памятник! - ворчал Богданов, перескакивая с одной мерзлой кочки на другую. - В нем, самом маленьком, небось, пудов шесть-семь, а нас всего четверо!

Никаких памятников, тем более мраморных, на этом деревенском кладбище не было. В одном месте, правда, солдаты наткнулись на большую гранитную глыбу, отесанную с одного боку. Но, во-первых, она была слишком велика, а во-вторых, выбитая на ней надпись гласила, что "под камнем сим покоится прах раба божьего Данилы Петровича Ворожцова - купца первой гильдии почетного гражданина города Платова, примерного отца семейства" и так далее, и тому подобное. Изрытое минометным огнем кладбище представляло собой зрелище не только жалкое, но и страшное. С востока на запад, делая дугу вокруг подножья холма, тянулась сплошная траншея, прерываемая остатками блиндажей и землянок. Выброшенные в спешке скелеты, лишь кое-где прикрытые снегом на этой, очень ветреной стороне холма, валялись повсюду, попадались под ноги, встречали идущих сумасшедшим оскалом выбеленных временем черепов. Солдаты бродили по кладбищу, пиная ботинками немецкие гофрированные противогазные коробки и пустые консервные банки, перелезая через разрушенные блиндажи. Возле одного из них Богданов остановился.

- Ты чего? - спросил Сашка. Глеб странно посмотрел на товарища продолговатыми глазами в густой ресничной опушке и сказал: