Даниил Тумаркин - Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

Как показали дальнейшие события, заточение в крепость по-разному повлияло на братьев Миклух. Если Николай, несмотря на пережитое потрясение и очередное ухудшение здоровья, не отказался от своих взглядов и продолжил контакты с радикально настроенными студентами, то более прагматичный Сергей решил отныне держаться подальше от политики и избегать столкновений с властями.

Правительство ответило на продолжающиеся волнения усилением репрессий. В октябре более трехсот студентов было арестовано и помещено в Петропавловскую крепость и Кронштадтскую цитадель. Нескольких студенческих вожаков отправили в ссылку в места не столь отдаленные. Остальных арестованных освободили в декабре, но при этом большинство иногородних выслали из столицы. Всего за участие в беспорядках были исключены из университета 683 студента. 1 января 1862 года Александр II распорядился закрыть Петербургский университет «вплоть до пересмотра университетского устава».

Студенческое движение в Петербурге не прекратилось и в 1862 году, только стало менее массовым и приняло иные формы: печатались и распространялись прокламации, велась устная пропаганда среди молодежи, соблюдая конспирацию, продолжали собираться кружки, на основе которых начала формироваться тайная организация «Земля и воля». Николай Миклуха с увлечением читал прокламации и проникавшие из-за кордона новые выпуски «Колокола». Но наибольшее влияние на впечатлительного юношу произвел роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?», опубликованный по недосмотру цензуры в журнале «Современник».

В наши дни нелегко понять тот поистине огромный интерес, который вызвал роман в русском обществе, особенно в передовой его части. Современники восприняли роман Чернышевского не столько как художественное произведение (его чисто литературные достоинства едва ли велики), а как своего рода манифест, в котором в завуалированной форме проповедовались идеи переустройства общества, преимущественно на началах утопического социализма, предлагались для подражания идеальные образы «новых людей». Николай с негодованием воспринял известие о том, что Чернышевский заточен в Петропавловскую крепость. Как сообщает Михаил, роман «Что делать?» стал для его брата настольной книгой на многие годы[51].

Конечно, гимназист Николай Миклуха читал в 1861 — 1863 годах не только «Что делать?», милый его сердцу «Колокол» и разнообразные статьи в русских журналах, ставших значительно более интересными в связи с цензурными послаблениями. Ему приходилось корпеть над латинской грамматикой, заучивать математические формулы, углубляться в античную историю. В небольшом архивном фонде инженер-капитана Миклухи сохранились невесть как попавшие туда школьные тетрадки его сына по этим предметам. Николай по-прежнему тяготился учебой в гимназии, частенько хворал и не упускал ни малейшей возможности «не ходить в классы».

При подведении итогов 1861/62 учебного года Николай Миклуха получил «хорошо» по латинскому и французскому языкам, «удовлетворительно» по русскому и немецкому языкам, естественной истории, географии, истории, физике и «посредственно» по математике[52]. Пересдав последний предмет, он с трудом перешел в следующий класс.

В 1862/63 учебном году, будучи учеником шестого класса, Николай перенес, по его словам, «воспаление в легких»[53]. Гимназию он посещал только в октябре, декабре и марте. В результате ему выставили «хорошо» по французскому языку, «удовлетворительно» по истории, немецкому языку и физике, «посредственно» по русскому, латинскому языкам и естественной истории, а по математике и географии он вообще не аттестовался. Средний балл равнялся 2 7/9, и Николай был оставлен на второй год в шестом классе.

«Это постоянное стеснение», постоянное насилие способностей не может не иметь дурных влияний на ученика, — писал в 1860 году педагог А.Н. Робер, призывая к реформе школьного образования. — Многие, очень многие природы не могут выносить семи лет такой жизни, постоянно находясь в борьбе, питают чувство вражды к воспитателям, беспрестанно подвергаются наказаниям, делаются дурными учениками, наконец принуждены бывают выйти из гимназии, не кончив своего курса»[54]. Именно так решил поступить Николай. 27 июня 1863 года он подал заявление о выходе из гимназии.

Многие биографы Миклухо-Маклая, прежде всего его брат Михаил и другие родственники, утверждают, что Николай был исключен из гимназии по политическим мотивам, а формально за «малоуспешность». Приемный сын Екатерины Семеновны Михаил-младший предложил в качестве объяснения и вовсе фольклорный сюжет. «Окончательным поводом к исключению, — уверял он, — послужила следующая шалость: он ошибся в склонении слова "гапа" (лат. «лягушка». — Д. Т.). Раздраженный замечанием учителя, он нарисовал лягушку и приколол к фалдам вицмундира преподавателя. Конечно, разразился скандал и его исключили»[55]. Б.Н. Комиссаров, опираясь на архивные документы, в 1983 году восстановил действительный ход событий, но в 1994 году пресловутая лягушка появилась вновь в статье, написанной внуком младшего брата нашего героя[56]. Правда, нельзя сбрасывать со счетов сообщение Михаила о том, что брат любил «заводить с учителями разговоры на политические темы», что экспансивный юноша «высказывал без всякой утайки свои мысли в разговорах с учителями»[57]. Это могло серьезно осложнить дальнейшее пребывание Николая в гимназии.

Уйдя из гимназии, Николай Миклуха был полон решимости продолжить образование. По словам Михаила, «брат в душе был художник и любил природу и прекрасное»[58]. На школьной скамье он мечтал поступить в Академию художеств, но отказался от этого намерения, вняв, как он сам писал, тактичным уговорам матери. Николай решил воспользоваться существовавшей тогда возможностью без окончания гимназического курса стать вольнослушателем Петербургского университета. Но какой факультет предпочесть? 24 сентября 1863 года он подал прошение о зачислении его вольнослушателем на отделение естественных наук физико-математического факультета. Такой выбор был не случаен. В те годы у образованной части русского общества, особенно у молодого поколения, возник своего рода культ естествознания, так как считалось, что поразительные успехи естественных наук способны преобразить всю жизнь человечества. «Эта мода, — вспоминает известный литератор и педагог Е. Н. Водовозова, — подчинила тогда такое множество интеллигентных людей, что нередко талантливые музыканты, художники, певцы и артисты забрасывали искусство ради изучения естественных наук и вместе с другими бегали на ботанические, зоологические и минералогические экскурсии, работали с микроскопом, определяли тщательно собираемые камешки — все были загипнотизированы великим значением естествознания»[59].