Софья Пророкова - Кэте Кольвиц

Не больше удался и другой сюжет, уже на историческую тему. Кэте показывала рисунки обступившим ее студийкам. Она попыталась изобразить каких-то людей в тогах и назвала это длинно: «Цезарь отказывается от королевского обруча, который ему преподносит сенат». Композиция сделана вяло, без воодушевления. Сразу чувствуется, что сюжет не захватил и художнице было попросту скучно.

Зато в других набросках, где Кэте изображала простую жизнь, которую видела рядом с собой, сколько уже было острой выразительности, своеобразия. Как умело распоряжалась она светом и тенью, как глубоки по тону были эти затененные места и как они подчеркивали свет, где он ей был нужен. Смело отбрасывала она все несущественное, чем подчеркивалось главное.

Кэте Шмидт вновь посчастливилось попасть к хорошему педагогу — Людвигу Хертериху. Его преподавание было «одухотворенным», хотя и казалось ей несколько манерным. Колористические требования художника стали более понятными ученице гораздо позже. А пока Шмидт вновь мучилась с живописью, порой завидуя подругам, хорошо чувствующим цвет. Она даже называла себя «опальной» в классе, страдала от своих посредственных живописных этюдов.

Только один из них понравился самой Шмидт и встретил одобрение подруг.

В классе писали обнаженную модель. Две молодые художницы заняли свои места. Одна высокая, худая, под стать своему мольберту, рядом маленькая, живая, полная, порывисто накидывающаяся на холст.

Кэте Шмидт сразу приглянулась эта группа. Она перестала писать модель, взяла грунтованный картон и быстро, воодушевленно сделала этюд со своих подруг в серо-зеленой гамме. И не потому, что так видела. Но Хертерих был увлечен колоритом полюбившегося ему на выставке английского художника Уистлера, и ученицы следовали его увлечению.

Обе девушки получились похожи, хотя и написаны только со спины. В этом цветовом наброске характер и темперамент молодых художниц очень удался.

Несмотря на продолжающиеся живописные огорчения, Шмидт была благодарна Хертериху за многое. Он научил ее смотреть и видеть.

Занятия в школе и посещение музеев плотно наполняли утренние часы.

В Мюнхене Шмидт слушала доклад Августа Бебеля о женском движении. Мысль разбужена. Кэте находит книгу Бебеля «Женщина в прошлом, настоящем и будущем», читает, вдумывается.

А в это время Энгельс пишет Бебелю о Конраде Шмидте:

«…Едва покончив с этим, нужно было опять взяться за III том, который должен появиться как можно скорее, так как работа маленького Шмидта из Берлина о средней норме прибыли показывает, что паренек вникает в тонкости больше, чем следует; это, впрочем, делает ему величайшую честь».

Конрад двигался к своей цели так же упорно, как и его сестра.

В Мюнхене жилось очень содержательно и весело. Шмидт отправилась как-то со своим соседом по квартире австрийским художником в большой поход. Он знал толк в горах, а для Кэте это была после моря вторая завораживающая стихия. Она любила высоту, риск, подтягивание на канате, испытание воли. Недаром ее спутник сказал о ней подругам с восхищением:

— Фрейлейн Шмидт лазает как горная козуля.

Похвала обрадовала.

Мюнхен славился своими веселыми костюмированными вечерами. В них принимали участие профессора академии и вся разношерстная компания, которую собрал город.

На одном из вечеров Шмидт оделась пастушкой. Этот костюм был хорошо придуман и стоил дешево. Она раздобыла грубую льняную сорочку, крестьянскую юбку с фартуком, тяжелые голландские деревянные башмаки. В руки взяла длинный прут.

Среди причудливых и роскошных костюмов она выделялась своей остроумной простотой.

Перед балом Шмидт села на какой-то ступеньке, пристроила зеркало и нарисовала себя. Еэп видела, как это было:

«Именно тогда я впервые заметила, как лунатические глаза стали целеустремленными и заостренными, когда она вглядывалась в свое лицо, рисуя себя».

Много новых друзей вошло в жизнь Кэте Шмидт. Постепенно образовалась группа молодых художников, которые проводили вместе время после занятий. Они бродили по тихим мюнхенским улицам сумеречной порой, иногда заходили в кафе, а чаще собирались у кого-нибудь дома и вместе рисовали. Обычно эти рисунки прикрепляли кнопками прямо к стенам кафе, которое назвали «Счастье». Оно оправдывало это название. Здесь можно было выпить огромную чашку дымящегося горячего кофе. А уж если раскутиться вовсю, то и съесть миску лапши с салом, которую очень вкусно здесь умели запекать.

Потом начинался просмотр работ. Бывал в этой компании и Отто Грейнер, ставший потом прекрасным рисовальщиком. Он тоже приносил в кафе «Счастье» свои работы.

Обычно задавали сами себе какую-нибудь тему, на которую все и делали композиции. Темой одного из вечеров было: «Слишком поздно».

Шмидт нарисовала измученную женщину, испуганную и жалкую. Она бессильно прислонилась к плите, на которой кипела кастрюля с супом.

В кафе «Счастье» на стене висел и этот лист. Отто Грейнер остановился возле него, пристально вглядываясь, и спросил заинтересованно:

— Все у вас так хорошо рисуют?

В другой раз, занимаясь композицией, молодые художники избрали тему «Борьба».

В мюнхенских кругах очень много тогда читали Эмиля Золя. Он был властителем дум демократически настроенных молодых людей. Золя, бичующий буржуазный мир, звал к борьбе.

Кэте Шмидт с волнением ждала каждое новое произведение писателя.

Широкая картина тяжкой жизни французских углекопов и их борьба, показанная Золя в романе «Жерминаль», перенесли молодую художницу в родной город. Еще в отрочестве ее призлекали сильные и мужественные образы портовых грузчиков Кенигсберга. Теперь она встретилась с их родными братьями в романе любимого французского писателя.

Выбор сделан. Она возьмет для своей композиции эпизод из романа «Жерминаль».

Сам писатель очень коротко сказал о замысле своего произведения:

«Свирепость борьбы. И в конце концов, голод и поражение. Рабочие сдаются и снова принимаются на работу. Однако закончить грозным утверждением, что это поражение случайное, что рабочие склонились только перед силой обстоятельств, но в глубине души мечтают о мести. Угроза в будущем — на последней странице книги. Встряска, от которой общество трещит; но она повторится и приведет общество к окончательному падению».

«Жерминаль» — это веха в творчестве Шмидт. До этого романа — юность, мечты, сомнения. За ним — зрелость, ясность, избранный путь.

Кругом сидят товарищи по школе, молодые художники. Все склонились над своими листами, думают, компонуют.