Уильям Берк - Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника

Как бы то ни было, в последующие годы стало видно, что именно Герман сделался любимчиком Эпенштайна. Про Альберта вспоминали как про “унылого мальчика, который всегда жаловался и начинал плакать даже раньше, чем его кто-то обижал”.[27] Осторожный ребенок, он предпочитал общество книг и безопасность своей комнаты. Никаких армейских стрижек – Альберт носил длинные волосы на манер мальчика-пажа. Совсем не примерный сын для австрийского рыцаря, путешественника и авантюриста.

Напротив, Герман рос ребенком, уверенным в себе – возможно, слишком уверенным. Когда он не вел в атаку отряд буров из местных мальчишек в каком-нибудь разыгранном сражении Англо-бурской войны, он устраивал с ними воображаемую большую охоту или покорял крутые склоны. К десяти годам он взбирался на замковые скалы Фельденштайна, к тринадцати одолел высочайшую вершину Австрии Гросглокнер (3798 метров). Он не боялся при случае защитить своего героя Эпенштайна. Однажды мальчик, гостивший на выходных в Маутерндорфе, усомнился в аристократическом достоинстве хозяина, задирая Германа словами, что “Эпенштейн получил титул у кайзера за деньги, а не за храбрость”. Герман быстро ответил наглецу, разбив тому нос. Эпенштейн как-то прознал про этот инцидент, и на следующий день “мальчик с родителями испарились из Маутерндорфа”. За это “Герман удостоился особой награды – провести день наедине со своим героем, охотясь в горах на серн”.[28]

Теперь, добравшись до центра городка, мы с Дастином ищем, где переночевать. Стучимся в первое же увиденное здание с надписью Gasthof (гостиница). Ныряя под низкой притолокой, проходим в Gaststube (гостиную) и оказываемся в помещении, которое, несмотря на еще секунду назад не смолкавший гул разговора, вдруг становится таким же холодным и неприветливым, как зимняя ночь снаружи. За столиками компании мужчин среднего возраста прекращают играть в скат и оставляют свои кружки с пивом: все глаза устремлены на нас. Мы – те же самые приезжие, которые набивают им оскомину своими вопросами в более теплое время года. Только теперь середина зимы. А мы мешаем им отдыхать. Немного нервничая, мы продвигаемся к бару, над которым властвуют портрет короля Людвига II с сумасшедшими глазами и бармен с каменным лицом. На самом вежливом и формальном немецком мы спрашиваем, есть ли у них свободный номер, но бармен пригвождает нас тем же взглядом, что и его клиенты, – “что вы здесь забыли?” – и бормочет: “У нас здесь номеров нет”.

Мы решаем попробовать еще один Gasthof напротив, под названием Hexenhäusle – “Дом ведьм”. Дежавю! Мы входим через привычную уже низкую дверь, встречаем те же взгляды игроков в скат, подходим к такому же бару с таким же портретом короля Людвига II и слышим такой же ответ: “У нас здесь номеров нет”. Но на этот раз бармен смотрит на нас дружелюбно и рассказывает, как найти Gasthof, где “есть номера”. Каждая такая барная сцена напоминает мне классический сельский паб в моей родной Австралии. Тебе могут улыбнуться, заговорить, а могут окатить таким презрением, как будто ты покусился на святыню.

Hexenhäusle относится к первому случаю. Когда мы проходим между кабинками, некий завсегдатай, как будто позаимствовавший у товарища Ленина бородку и лысину, приглашает нас выпить с ним. Мы объясняем, что сперва должны устроиться, и он вопрошает с ухмылкой старого проказника: “Zimmer ohne oder mit Frauen?” “Сегодня без дам”, – отвечаем мы. “Ну давайте по маленькой”, – не унимается он. “Ну хорошо, но только по маленькой”, – сдаемся мы. Кроме того, что-то есть в усталых глазах этого человека – понимаешь, что на своем веку он повидал всякого.

Он уходит за стойку и набирает в фарфоровые кружки два нефильтрованных пива из местной пивоварни, Kaiserbräu, – выходит, наш завсегдатай совсем не обычный, а особенный – клиент, которому принадлежит бар. Он подталкивает нас к столу, за которым два пенсионного возраста выпивающих ведут оживленный спор. Наш баварский друг представляет их как приехавших из Süddänemark (Южной Дании), то есть на самом деле с севера Германии, тонкие культурные и диалектные различия между германскими областями для немцев – неиссякаемый источник шуток. Акцент гостей действительно подтверждал их происхождение, поскольку мы прекрасно понимали их Hochdeutsch (немецкий по учебнику, который ассоциируется с северной Германией), а к местному наречию нашего хозяина пришлось привыкать.

Со времени моего переезда в Германию мне с трудом даются не только диалектные нюансы немецкого, но и сама его логика. С каждым новым выученным словом меня поражает, насколько буквальным, прямолинейным и, осмелюсь сказать, неизобретательным способен быть этот язык. Тому, что вместо придумывания целого нового существительного берутся два существующих слова и просто составляются в третье. Например: Stinktier (пахучий зверь – скунс), Tintenfisch (чернильная рыба – каракатица), Leichenwagen (трупная повозка – катафалк), Süßstoff (сладкое вещество – подсластитель), Handshuhe (обувь на руки – перчатки), Hungersnot (голод и бедствие – голод), Selbstmord (убийство себя – суицид) и т. д. Ту же самую логику можно применить и к глаголам. Временами кажется, что каждое предложение можно закончить добавлением слова machen (сделать). Saubermachen (делать чисто – чистить), freimachen (делать свободным – высвобождать), kurz machen (делать коротким – укорачивать), party machen (делать гулянку – гулять)… ЕСЛИ СОМНЕВАЕШЬСЯ, ВСЕГДА ДОБАВЛЯЙ MACHEN!

С разговорами и подшучиваниями мы с северянами и баварцами на самом деле начинаем Party machen. За нашим столиком не смолкает смех, моя кружка не успевает пустеть – каждый настаивает на том, чтобы меня угостить. В перерыве между приступами хохота нас спрашивают, зачем мы здесь. “Геринг”, – отвечаем мы. Глаза нашего жизнелюба-хозяина зажигаются. Не вынимающий изо рта сигареты, с хриплым голосом многолетнего курильщика, он оказывается просто кладезем информации о Герингах. Он прожил здесь весь свой семьдесят один год и теперь рассказывает, что ребенком помнит, как Герман захаживал в этот самый Gasthof, хотя его отец, тогдашний владелец заведения, и не был членом партии. Это самое обстоятельство, судя по его словам, чуть не привело отца к конфликту с нацистскими властями. Однажды местный партийный бонза пришел сюда забрать его на допрос. “Только он тогда ушел на охоту!” – заканчивает наш хозяин со смехом и кашлем.

Из воспоминаний военного времени, которыми он нас потчует, одно звучит особенно ярко, несмотря на прошедшие шестьдесят лет. Он рассказывает, как Герман, бывало, приезжал сюда на своем Bundeszug (правительственный поезд), забитом до отказа сокровищами искусства, экспонатами, “реквизированными” из различных музеев и частных галерей по всей Европе. Направляя свой обрубленный указательный палец – который он не прячет, а скорее специально выставляет напоказ – в направлении замка, наш хозяин шутит: трофеев было так много, что после их размещения замок каждый раз как бы преображался. Один раз он напоминал какой-нибудь замок в Силезии или Богемии, другой – Лувр.