Иван Тюленев - Через три войны

На третий день нашего "тележного похода" добрались до Симбирска. Здесь нас расквартировали в манеже уланского полка.

Утром, выйдя из казармы, мы получили первый наглядный урок солдатской жизни. Шли занятия солдат второго года службы по вольтижировке. По кругу манежа галопом скакала лошадь, хлыст в руках вахмистра со свистом рассекал воздух, один раз опускался на круп коня и десять - на солдатскую спину. Мороз пробегал у нас по коже при виде такой изуверской муштры...

- Вот она, ребята, царская служба, - говорили мы между собой. - Кому рай, а кому ад кромешный. Пожалуй, в сто раз хуже, чем батрачить у богатеев или работать на заводе.

В дороге я познакомился и подружился с двумя новобранцами - Павловым и Зайнулиным. Мы все время держались вместе. Увидев издевательства вахмистра над солдатами, Зайнулин тяжело вздохнул:

- Неужто и в драгунском полку нас вот так "обучать" будут? А я ведь сам избрал службу в коннице, мечтал стать джигитом.

Особенно встревожился Павлов, грузный, страдавший одышкой. Он откровенно признался, что ему службы в армии не вынести.

- Ничего, ребята, - пытался я успокоить и ободрить своих новых друзей, - как бы ни была трудна военная служба, все мы пообвыкнем да еще такими заправскими солдатами станем. Я вот, когда нанялся матросом, первоначально боялся по палубе пройти, а потом и не заметил, как палуба для меня стала, что пол в родной избе. Уж на что Каспий неспокойное, капризное море, и то полюбил его. Научился, как кошка, лазить по вантам и по реям даже в шторм...

Когда до Казани оставались две остановки, мы, предупрежденные сопровождающими, стали готовиться к выходу. Все начали подтягивать ремни, лямки, чтобы удобнее было нести сундучки с вещами. Матери, сестры, а у иных и жены не пожалели для нас ничего, собрали последнее, чтобы мы ни в чем не нуждались первое время.

- А ты, Зайнулин, шашку и коня с собой, случайно, не прихватил? смеялись мы, увидев, как Зайнулин подгоняет на себе большую солидного веса кладь.

- Да, братцы, только коня да шашки недостает, остальное все при мне. Хватит на пять лет службы, - отвечал он с улыбкой.

В Казань прибыли поздно вечером. Быстро высыпали на перрон. В темноте толкались и суетились у вагонов, громко окликали друг друга, боясь потерять товарищей, с которыми подружились в дороге. Сопровождающий нас унтер-офицер, из тех, которых в армии называют "кадровая шкура", поторапливал нас, и кое-кому из наиболее медлительных и нерасторопных досталось от него по шее. Унтеру хотелось поскорее сбыть нас с рук дежурному офицеру, прибывшему из полка для встречи пополнения.

Подали команду "Смирно", а мы все еще не успели построиться. В темноте слышно было, как дежурный офицер со злобой отчитывал унтера: "Что за безобразие творится?" Его ругань внесла еще большее замешательство в наши ряды. Наконец мы кое-как построились, рассчитались на "первый-второй" и, взвалив на плечи сундучки, потопали в казармы на окраину города, к озеру Кабан.

Новые казармы драгунского полка в сравнении с деревенскими хатами показались нам дворцами. Служба же в этих "дворцах", как мы убедились вскоре, была не сладкой.

Первым делом всех нас разбили по эскадронам. Меня, Павлова и Зайнулина определили в первый эскадрон.

В то время Казанским военным округом командовал генерал Сандецкий. О нем ходила недобрая молва. Нам рассказывали, с какой изощренностью расправляется этот изувер с нижними чинами.

Надев солдатскую форму, мы должны были усвоить назубок нерушимые правила: не прекословь офицеру, ешь глазами начальство, ежели ты вышел в город, ходи по мостовой - тротуар не для солдата, и боже тебя упаси зайти в парк или городской сад - солдатской "серятине" там гулять запрещено. Малейшее нарушение этих правил грозило зуботычиной, гауптвахтой, а то и шомполами.

Особенно доставалось от гарнизонных служак генерала Сандецкого молодым, еще не освоившимся солдатам. Кстати сказать, я как следует разглядел Казань лишь после того, как прослужил в полку зиму. Вышел в первый раз из казармы, вроде как из тюрьмы, к тому же с "прицепом" - в сопровождении бывалого солдата. По издавна установившемуся неписаному закону молодой солдат обязан был отблагодарить сопровождающего - выложить деньги на выпивку "няньке". Какое удовольствие от такой прогулки? Ходили мы по грязным закоулкам города, и, кроме кабака да осевших хибарок с подслеповатыми оконцами, я ничего не увидел.

Отбывая карантин, мы приглядывались к офицерам полка, под начальством которых нам предстояло служить.

В кавалерийских частях, в том числе и в нашем 5-м Каргопольском драгунском полку, было много офицеров из "благородных", из дворянской знати: князь Кропоткин, князь Абхазии, барон Корф... Все они произвели на нас, новобранцев, тягостное впечатление.

- Ну, ребята, - делились мы впечатлениями, - достанется нам от их "благородий".

Этот разговор услышал старый солдат - мой земляк Командин.

- "Их благородия" вы редко будете видеть, - сказал он, - с вами будут заниматься унтер-офицеры. Но иные из них, особенно сверхсрочной службы, почище офицеров мордуют нашего брата.

Ничего себе, успокоил! Через три недели после прибытия в полк мы убедились, насколько мой земляк был прав. Унтеры не давали нам вздохнуть. Только одна уборка коней занимала пять часов, да к ним еще семь часов конностроевых занятий. Весь день мы носились как угорелые из казармы в конюшню, из конюшни в казарму, из казармы на плац, с плаца в манеж и так до отбоя. Но это еще можно было вынести. Мы и дома привыкли работать от зари до зари. Куда труднее обстояло дело с обучением. Тяжело давалась нам конная подготовка. До выхода из казармы взводный унтер-офицер намечал для каждого из нас коня.

- Ты, Тюленев, поседлай Гвардейца, ты, Зайнулин, - Гордого...

Кони по масти были все одинаковые, их трудно было различить. Многие из нас часто путали их, седлали не тех коней, которых назначал взводный. А за это - ругань, насмешка или удар хлыстом. И совсем мука, когда тебе доставался Трясучий, плохо выезженный конь. Поскольку первое время верховая езда практиковалась без стремян, новобранцы до крови натирали себе шенкеля, мешком плюхались на землю.

Павлов, с которым мы вместе прибыли в полк, не выдержал: через два месяца бежал в лютую стужу, заночевал где-то в стогу сена. Его нашли с отмороженными ногами. Началась гангрена. В лазарете ему ампутировали обе ноги. Через полгода он был отправлен домой.

Немало времени уходило у нас на изучение истории полка, вызубривание титулов высочайших особ, генералов и офицеров всех рангов. Этим мы занимались по вечерам.

Наш полк был сформирован в мае 1907 года и получил наименование Каргопольский драгунский полк. Была у нас и своя любимая полковая песня. Возвращаясь в казармы с полевых учений, драгуны лихо распевали: