Дмитрий Струков - Столыпин. На пути к великой России

Свою непоколебимую веру в конечную победу добра и справедливости Столыпин черпал в православии. Бог для Петра Аркадьевича – это не отстраненный наблюдатель, а Творец истории, ее Промыслитель и Хранитель. Его участие в судьбе страны происходит незаметно, идет изнутри самого человеческого сердца, ибо «Царствие Божие внутрь вас есть», – говорит Христос (Лк., 17, 21). Чем больше людей через борьбу с грехом открывают свой внутренний мир Богу, тем больше становится на русской земле проводников и сотворцов Его божественной воли. Историю делают конкретные люди, а не внешние обстоятельства, и какие души у этих людей, такими будут их дела и свершения. Столыпин верил в непреложность этого духовного закона и старался сам действовать в соответствии с ним.

Его вера была настолько глубока и чиста, настолько он умел ходить перед Богом, что ему дано было реально ощущать присутствие в себе Божественной благодати. Петр Аркадьевич относился к этому дару с подобающим смирением. Чувствуя себя орудием Божьим, он связывал действие Божественной силы не с самим собой, а с верой своего народа. От того, как искренне русские люди молятся о судьбе страны, как глубоко в них разбужено это духовное и нравственное чувство сопереживания, зависит и то, как успешно и само правительство будет способно вывести Россию из революционной трясины. «Не могу выразить, до какой степени меня тронул бодрящий живой голос родной Москвы, – писал в благодарность Петр Аркадьевич за молитвенную поддержку москвичам. – Москва для меня – олицетворение святой Родины… Обращаюсь к вам с большой просьбой: доведите… до сведения лиц, сделавших мне великое благо, подаривших меня откликом своей души, что чувствую и ценю духовное с ними общение и твердо верю и надеюсь не на себя, а на ту собирательную силу духа, которая уже не раз шла из Москвы, спасала Россию и которой служить во славу Родины и Царя для меня высшая цель и высшее счастье»[58]. В другой раз, отвечая на приветствие митрополита Антония, премьер заявил о своей глубокой вере в то, «что молитвы русских людей спасут нашу православную Русь»[59].

Участвуя в общей церковной молитве, причащаясь Телом и Кровью Христа, Столыпин не только рассудком и внешними чувствами, но и мистическим образом осознавал себя органичной частью Церкви. Именно под сводами православного храма он духовно срастался со своим народом, становясь в таинстве евхаристии членом Христова Тела. Эта сопричастность Христу позволяла Столыпину видеть и созерцать Россию в другом – неземном – измерении, проникать в ее тайны, открывать в ней огромные неисчерпаемые духовные возможности и силы. Поэтому никакие народные мятежи и волнения, никакая народная беспросветная нищета, никакая бездушная логика, доказывающая необходимость и неизбежность великих потрясений, не могли заслонить в Столыпине веры, что, пока жива в русских людях жажда Бога, Бог не оставит Россию и поможет ей выйти из любого, даже самого беспросветного, исторического тупика.

В сентябре 1909 г. Столыпин в ответ на вопрос о своем месте в русской истории напишет такие строки: «Я не переоцениваю себя и хорошо сознаю, что трачу лишь капитал, собранный предками и нам завещанный: безграничную любовь и преданность к Царю и безграничную веру в Россию… Это – сокровище неисчерпаемое, которое нерасточимо, но о котором легко забывают. Каждого, который к нему прикасается и в нем черпает, ждет удача. Вот почему мне всегда как-то совестно слушать похвалы. Но по той же причине я хорошо сознаю, что источник сочувствия ко мне некоторых русских людей не во мне самом, а в общности наших русских чувств»[60].

Глава 2 Единство в духе и истине

В начале ХХ столетия перед царским правительством уже неотложно встала задача коренной перестройки государственного здания страны. Объем предстоящих строительных работ и сложность их выполнения востребовали от власти не только государственной воли и энергии, но и высоких профессиональных качеств архитектора и реставратора. Приходилось обновлять стены, одновременно укрепляя и фундамент, строить новое на старом, старательно выбирая из старой кладки прогнившие кирпичи и в то же время, осторожно и постепенно разрушая старую опору, успевать наращивать новую.

Между тем времени на раскачку у царя не было: колесо мировой истории ускоряло бег, посылая все новые и новые вызовы русскому самодержавию. В России грянула революция, и имперская бюрократия, не выдержав ее удара, словно огромный айсберг, стала неумолимо разрушаться, грозя потянуть ко дну весь Русский корабль. В столь неблагоприятных для преобразований условиях Николай II, тем не менее, сумел направить государственный корабль на новый курс: в стране начались знаменитые столыпинские реформы.

Еще перед революцией царь искал энергичных и решительных управленцев. Николаю нужны были талантливые помощники, готовые к нестандартным решениям и смелым государственным шагам. Не удовлетворившись поиском таких людей среди высших сановников, царь обращает пристальное внимание на губернаторов. Тогда-то и оказалась в фокусе его внимания фигура саратовского губернатора Петра Столыпина. Уже после первого года смуты государь назначает его министром внутренних дел, а через два с половиной месяца саратовский провинциал становится первым министром страны.

Сближение царя со Столыпиным происходило именно в тот критический для власти период, когда отчетливо стала проявляться неспособность русской бюрократии к социальному регулированию и организации. «Говорят много, но делают мало; все боятся действовать смело, – писал Николай II матери, – мне приходится всегда заставлять их быть решительней… никто у нас не привык брать (дело. – Д.С. ) на себя, и все ждут приказаний, которые затем исполнять не любят…»[61]

В декабре 1905 г. государь смог собственными усилиями сбить революционную волну, однако полностью успокоить разразившуюся в стране бурю в одиночку не получалось. К тому же ожидался новый шквал. Только с приходом Столыпина удалось восстановить окончательно долгожданный порядок. Новый премьер стал своего рода камертоном идей государя, с помощью которого царские решения из программных заявлений стали быстро переводиться в область практических дел. Царь обрел в Столыпине точку опоры для более твердых и решительных шагов.

«… Я видел Столыпина… – писал Николай II матери в сентябре 1906 г. – Его мнение (о положении в стране. – Д.С. ) положительное, слава Богу, и мое также. Страна становится спокойнее. Наблюдается здоровое стремление к порядку, и нарушители мира подвергаются общественному осуждению»[62]. По словам французского писателя и историка Анри Труайя, чем энергичней Столыпин в дальнейшем боролся с революцией, тем больше укреплялось царское доверие к нему[63].