Иван Черный - Данные достоверны

Потом упал лицом вниз, меня немного проволокло по влажным кочкам, и все кончилось.

Рокот самолета удалялся.

Слышались голоса перекликавшихся людей.

Я быстро освободился от лямок.

— Та где-то здесь! — негромко убеждал кто-то. — За кустами...

На всякий случай я расстегнул кобуру, вынул пистолет, перевел предохранитель.

Ждал лежа.

Зачавкали сапоги. Замаячили какие-то фигуры. Невдалеке остановился человек, взмахнул рукой:

— Да вот же!

И уверенно направился ко мне. Не дойдя нескольких шагов, окликнул:

— Пароль!

Сжимая влажную рукоятку пистолета, я ответил:

— Я к Грише.

— Я от Гриши, — весело сказал партизан. — Живы?

Я поднялся с земли. В редевших сумерках летней ночи передо мной стоял, улыбаясь, высокий молодой парень.

Признаться, я ожидал увидеть мрачного, вооруженного до зубов бородача, а парень был весел, выбрит и аккуратно подстрижен.

— Тугов Алеша, — назвался он. — Мы уж вас ждали, ждали, товарищ капитан!..

Подошли спутники Тугова.

[27]

Тоже не старики. Тоже не бородачи.

Жали руку, возбужденно переговаривались.

— Вы из самой Москвы, товарищ капитан?

— Откуда же еще? — улыбнулся я.

— Стоит, значит, Москва?

— Стоит и стоять будет!

— А газеток не прихватили?

— Есть и газеты.

— А ну, хлопцы, разойдись! — вступил в разговор Тугов. — Давай за мешками! Товарищу капитану до Бати надо... Пойдемте, товарищ капитан!

— Откуда ты знаешь, что я капитан?

— Батя сказал, чтоб встречали капитана, вот я и зову вас так.

Алеша Тугов повел меня по пружинившему, холодившему ноги болоту к видневшемуся вдали костру.

— Батя сам вас встречать вышел, — доверительно сообщил он, и по тону Алеши я догадался, что моему приезду придано важное значение.

Это было ни к чему. Впрочем, почему бы командиру партизанского отряда и не встретить своего будущего заместителя?

Я испытывал странное чувство неудовлетворения. Все свершилось так обыденно, так по-житейски просто, что было даже чуточку обидно. Нет, иначе я представлял себе приземление в тылу врага...

С болота еще доносились голоса партизан:

— Крепче держи, черт!

— Сам держи!..

В дрожащем круге рождаемого костром света беззвучно двигались, то обретая черные силуэты, то почти сливаясь с предрассветным воздухом, фигуры людей.

Я одернул пиджак, поправил фуражку.

Мы подошли вплотную к костру.

Тугов остановился, стукнул каблуками:

— Привел гостя, Батя!

Он рапортовал невысокому, чуть сутуловатому, плотному человеку в армейской безрукавке.

Тусклые блики огня отражались в цепких глазах, скользили по крутым скулам человека.

Громкий голос Тугова никого не смутил. Видно, излишней осторожностью тут не страдали.

Я шагнул вперед:

[28]

— Товарищ командир! Капитан Черный прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Линьков помедлил, покалывая взглядом, потом кивнул, протянул руку:

— Поздравляю с прибытием. Очень рад.

И тут же отрывисто, деловито распорядился:

— Костры — гасить. Груз — к землянкам... Идемте, капитан.

Шаг у него был широкий, уверенный, хозяйский.

4

Болото кончилось. Начался высокоствольный сосняк. После гнилого запаха стоялой воды остро и свежо запахло багульником и хвоей.

Вскоре я заметил землянки и часовых.

Навстречу бежал человек.

Тяжело дыша, остановился в двух шагах:

— Товарищ капитан!

Мы обнялись.

Это был Семен Скрипник, товарищ по учебе в Москве, начальник радиоустановки, выброшенный к Линькову двумя неделями раньше.

— Радиоузел смонтирован, все в порядке! — тут же сообщил Сеня. — Прибыли, товарищ капитан! А уж я жду, жду!..

В землянке Линькова, вырытой среди сосен на сухом взгорбке, тускло горела жестяная керосиновая лампа. Обтянутые блестящим парашютным шелком стены казались желтыми.

Собравшиеся расселись на широких, покрытых лапником нарах слева от двери, на сосновых и березовых чурбаках, заменявших табуретки.

Меня, как гостя, усадили рядом с Линьковым возле маленького стола в дальнем правом углу.

Появились кружки, трофейная фляга, каравай деревенского хлеба. На печурке зашипела картошка, забулькал чайник.

Никого, кроме Сени Скрипника, я здесь не знал. Видел только, что все, за исключением Линькова, молодежь. Иные, пожалуй, намного моложе меня.

[29]

В чужой монастырь со своим уставом не ходят — вместе со всеми я выпил глоток обжигающего спирта.

Линьков взял флягу, взглянул вопросительно.

Я накрыл кружку ладонью:

— Пил только ради встречи, товарищ командир.

Линьков протянул флягу в сторону своих ординарцев, фляга исчезла.

Закусили.

Благоухал горячий настой малины.

— Как в Москве? — спросил Линьков. — Что нового? На фронтах как?

Несколько пар взволнованных, жадных глаз смотрели на меня.

Помнится, я говорил о чистоте московских улиц, о строгом порядке в столице, о том, что фашистские бомбежки не причинили городу почти никакого вреда, что все находится на своих местах — и Кремль, и Мавзолей, и Большой театр, и Колонный зал Дома Союзов...

Мой рассказ о милиционере, потребовавшем вымыть машину при въезде в Москву, вызвал веселое оживление.

Почти не дыша, слушали о подтянутых к фронту новых дивизиях, вооруженных по последнему слову техники, о дивизионах «катюш», сжигающих немецкую пехоту, как прошлогоднюю траву, о перебазированных на восток танковых и самолетостроительных заводах, уже наладивших выпуск продукции.

— Партизан тоже будут снабжать получше, — сказал я. — Обеспечат и взрывчаткой и рациями. Мне приказали передать это. И просили сказать, что на партизан надеются. Крепко надеются. Ибо есть план парализовать вражеские железные дороги.

Линьков быстро оглядел своих людей, и видно было — он доволен.

— Мы не подведем! — сказал кто-то. — Вот только взрывчатки подкидывали бы!

Говорили еще часа два.

Потом Линьков встал:

— Капитану надо отдохнуть, товарищи.

Все сразу поднялись с мест.

— Спокойной ночи!

— Спите хорошо на новом месте, товарищ капитан!

Вскоре мы с Линьковым остались одни.

— Ну ложись, капитан, — сказал Линьков. — Перин не запасли, но уж как-нибудь.

[30]

Я поднялся с чурбака:

— Прежде — разрешите доложить о задании, товарищ командир.

— Докладывай.

— Нас не услышат?

— Нет. Часовой стоит в десяти шагах.