Маргарита Волина - Амплуа — первый любовник

На масленичном гулянье Менглет появлялся на сцене вместе с толпой молодцев-ряженых. И когда другие молодцы (ряженые и не ряженые) отдирали приклеенные к подносу пряники (их приклеивали специально, чтобы на другой спектакль хватило), сладкоежка Жорик — забыв о пряниках — пожирал глазами Любовь Гордеевну. Однажды Василий Осипович Топорков его спросил: «Ты что, влюблен, что ли, в Карпову?» «Нет, — ответил Жорик. — Я молодец из соседнего дома, влюблен в Любовь Гордеевну! Разве нельзя?» — «Можно! — расхохотался Топорков. — Можно!»

Жорика тянуло к Зиночке, но менять Валю на другую женщину он не собирался. Можно найти — не в Зине, конечно, — такую же рачительную хозяйку, страстную любовницу с такой же хорошей фигурой (Валя и после родов осталась «королевой»). Но даже не в этом суть! Друга — такого, как Валя, — ему не найти. Эгоизм? Благодарность? Жорик и сам не знал что.

В помещении Еврейского театра давали «Леди Макбет Мценского уезда». Валя, как всегда на спектаклях, в которых играл Менглет, была в зале. В антракте на лестнице она оступилась, неловко упала и… сломала руку. Боль была нестерпимая. Валя стерпела. Улыбаясь, вошла в гримуборную к Жорику и, чтобы его не волновать, о сломанной руке не заикнулась. Лишь по окончании спектакля, досмотрев его до конца, Валя призналась, что у нее немножко болит рука. Потому что…

Сейчас же отправились к «Склифосовскому». Наложили гипс. Кость срослась удачно…

…Статья Жданова опубликована повсеместно. Обсуждена. Молодому композитору — по шапке. Старцу Немировичу — пряник: портреты, хвалы в газетах и журналах. Будто и не он ставил злополучную «Катерину Измайлову». Ленинградцы — дирижер, режиссер, художник — тоже, кажись, отделались легким испугом. Дикого же, Алексея свет Денисовича, приказом Всесоюзного комитета по делам искусств от 26 марта 1936 года назначают художественным руководителем Ленинградского Большого драматического театра. Где логика? Прежний худрук — снят, выметен. Место опросталось. Алексей Денисович, понимая, что это назначение — компенсация (тот же пряник) за нанесенный ему ущерб (уничтожение Театра имени ВЦСПС и отказ от «Мценской леди»), от пряника не отказался. Вновь заходил с поднятой головой и расправленными во всю ширь плечами. Прищур его глаз вновь стал ироничен, усмешка — снисходительна.

А что же студийцы (и в их числе Георгий Менглет)? Они ждут. С тревогой ждут, что будет со студией. Неужели и ее расформируют? Да! Театр-студия под руководством А. Дикого весной 1936 года приказал долго жить. Но большинство студийцев Дикий решил забрать с собой в Ленинград. Большинство, но не всех!

Менглет не был уверен, что попадет в «большинство». Дикий в общем-то был непредсказуем. «Самого талантливого», Л. Петрейкова, после «Ревнивого старика» даже в эпизодах не занимал. И Лазарь ходил в эти дни как потерянный.

Жорик знал, что он не пропадет! Его конечно же примут в Театр сатиры, хотя бы в память о Петровском — примут.

Но Жорик хотел и дальше работать только с Диким.

Дикий же, понимая, какой удар он нанесет тому, кто останется за бортом, во всеуслышание свой выбор не объявлял. В «Метрополе», а не у себя дома, он сообщил свою волю студийцам. Вызывал каждого по отдельности в номер гостиницы и говорил: «Ты едешь!» или «Ты не едешь!». Чтобы подсластить пилюлю, некоторым говорил: «Еду для тебя завоевывать Ленинград», мол, когда завоюю, и тебя возьму.

В «большинство», увы, не попал комсорг. Менглету одному из первых Дикий сказал: «Ты едешь!»

Вот теперь-то шептала по углам зависть Жорка обязательно Королеву с ребенком оставит в Москве. К Лешке Зина охладела, а Жорик на нее как кот на сало.

Менглет Королеву в Москве оставлять не думал. И опасаясь, что на одну его зарплату в Ленинграде им с Валей не прожить, собирался, но все не осмеливался попросить Дикого «просмотреть» Королеву на предмет зачисления ее в штат БДТ. Не дожидаясь просьбы Менглета, Дикий ему сказал:

— Я беру Королеву. Она своей статью любую массовку украсит. Ролей не обещаю. Пока! А там видно будет.

Бывшие политкаторжане на роли дедушки и бабушки не годились. Тесть — стар, а теща (спасибо, не уволили) весь день на работе. Менглет отвез малышку Майку к своим родителям в Воронеж. И супруги стали готовиться к отъезду в Ленинград.

Готовились и другие. У Люси Горячих появились новые платья обтягивающие ее крутые бедра и крепкую грудь. Волосы она оставила льняными, но прическу изменила… В «Мастерские» Люся пришла «михрюткой» — темные космы неряшливо болтались по плечам. Теперь она стягивала льняные волосы в тугой пучок на затылке, обнажая точеную шею.

Жена Дикого, в прошлом балерина Мариинского театра (после убийства Кирова он стал Театром имени С.М. Кирова), назначению мужа худруком БДТ радовалась несказанно!

Встреча с юностью — это так прекрасно! Возможно, она увидит Валю Стенича. Эрудит, талантливый поэт, замечательный переводчик, особенно с английского. Когда-то Шурочка ему нравилась — и даже очень. Валентин Стенич находил ее похожей на японку.

Нет, упаси Боже! Она не думает мстить Дикому за измены! Плевать ей на всех его «михрюток». Но Алеша давненько не дарит ей цветов, а этой грудастой подлянке — добрые люди сказали — корзины с ландышами и незабудками?!

В Ленинграде Алексей Денисович поймет, что ей на сцене только подносы выносить! Фэзэушница! Горняшка! И абсолютно без обаяния! А в Большом драматическом — героини настоящие. Они ей покажут кузькину мать!

Александра Александровна радовалась отъезду.

Алексей Денисович тоже! Образы будущих спектаклей теснились в его голове. Ему всего сорок семь лет. Буйная шевелюра подпорчена сединой, но сердце молодо. Он еще мужик — о-го-го! Хватит сил и на творчество и на баб!

Дикий и его жена радовались. Они не слышали шагов Командора. И не предвидели, что случится с ними в 1937 году.

А за тридцать шестым годом, как теперь всем известно, следовал не просто тридцать седьмой год, а тридцать седьмой — незабываемый.

— Я не буду, я не стану!Я — не вырос, не достану.— Нет, ты будешь, нет ты станешь,Я — нагнусь, а ты достанешь! -

голосила и приплясывала Ольга Якунина. Петр Ершов (он только что женился) кормил свою пышноте-лую Алю пирожками. Олежка приставал: «Дай куснуть!» Аля смеялась.

На Ленинградском вокзале было шумно и весело! Жорик не веселился. Нет, нет! Шагов Командора и он не слышал, но он был трезв… А большинство под хмельком… Жорик вспоминал дочурку. Майка только-только встала на ножки, бегать она начнет без него…

Влезая в вагон, румяная Галина Степанова крикнула:

— Ура, ребята! Едем завоевывать Ленинград!

Завоевали. На год и три месяца.