Анатолий Луначарский - Человек нового мира

Бернард Шоу, выступая в Колонном зале Дома Союзов в Москве, во время своего визита в СССР в 1931 году, говорил: «Неделю назад Луначарский был для меня очень известным именем. Но сейчас он для меня живой человек. И я нашел в нем не только партийца-коммуниста, но и нечто, что русские и только русские могут мне дать: умение понять и оценить мои собственные произведения с такой глубиной и тонкостью, которой — я должен это признать — я никогда не встречал в Западной Европе».

В подготовленной Библиотекой имени В. И. Ленина полной библиографии работ Луначарского, изданных в СССР на русском языке, — около четырех тысяч трехсот названий.

Напомним, что он был автором поэтических надписей на первых, установленных сразу после революции мемориальных плитах-памятниках «Борцам революции» на Марсовом поле в Петрограде. Нельзя и сегодня без волнения читать эти надписи:

К сонму великих,Ушедших от жизниВо имя жизни расцветаГероев восстаний разных времен,К толпам якобинцев, борцов 48 года,К толпам КоммунаровНыне примкнули сыны Петрограда.

Или:

Не жертвы — героиЛежат под этой могилой,Не горе, а завистьРождает судьба вашав сердцахвсех благодарныхпотомковв красные страшные дни.Славно вы жилиИ умирали прекрасно.

Сам первоклассный литератор, Луначарский приветствовал появление в советской литературе молодых имен — Леонида Леонова, Лидии Сейфуллиной, Федора Панферова, Михаила Шолохова, Иосифа Уткина, Александра Безыменского, Михаила Светлова, Эдуарда Багрицкого и других.

Луначарский был инициатором многих культурных начинаний молодой Республики Советов.

Эта короткая «справка» приведена нами для того, чтобы показать читателю причину беспокойства Анатолия Васильевича, который отлично понимал, что в Москве он никогда не сможет получить возможность для систематической, целеустремленной научной работы. А время, необратимое время шло, отдаляя претворение в жизнь больших творческих замыслов, о которых Луначарский писал: «главные труды жизни — впереди».

Если мы проследим «географию» его последних, наиболее крупных работ, то убедимся, что самое значительное было написано во время поездок в Женеву или на лечение в Германию и во Францию, то есть когда время служебное было ограничено, а встречи, как деловые, так и личные, не отнимали много времени.

Как уже говорилось, самым главным «трудом жизни» Луначарский считал биографию Владимира Ильича Ленина — книгу-исследование, в которой он надеялся донести до широкого читателя все неповторимое своеобразие «морально-психологического облика» «ни с чем несравнимой» личности вождя, всю глубину его гениального творчества. Прочтение дневников, писем к жене и найденный нами недавно в Центральном партийном архиве документ позволяют реконструировать во времени цепь событий, предшествующих этому принципиально важному для Луначарского решению. Их можно расценивать и как некий побудительный импульс для конкретного подхода к выполнению задуманного.

Решение взяться за эту огромную работу было принято осенью 1930 года. Вот при каких обстоятельствах, если писать в форме репортажа.

Шестого июля 1930 года Анатолий Васильевич выехал за границу. После отпуска он должен был выступить с докладами на двух европейских конгрессах — философском в Оксфорде и посвященном эстетическому воспитанию — в Гамбурге. Для подготовки к докладам Анатолий Васильевич должен был работать в библиотеках в Париже и Берлине.

Двенадцатого сентября Луначарские приехали в Париж, а 17-го навестили своего старого друга Анри Барбюса в его доме в Сен-Лис, под Парижем. Об этом свидетельствуют записи Луначарского в дневнике, который он вел очень аккуратно, записывал как планы дня, так и их исполнение. Итак, запись 17-го утром: «Сегодня еду в Saint-Lys (Сен-Лис) завтракать к Барбюсу». Приписка вечером: «У него было довольно интересно. <…> Важный разговор со Шварцем из Agence Litteraire International (ALI).[3] Особенно важно о книге, посвященной Ленину».

Предложение ALI дало непосредственный толчок к обдумыванию Луначарским плана книги и, судя по тому, что уже менее чем через месяц Луначарский пишет Шварцу из Берлина, а одиннадцатого октября получает ответ, переговоры носили весьма конкретный характер.

В письме от 11 октября (оно, как мы уже упоминали, было найдено в Центральном партийном архиве недавно), сообщая о получении письма Луначарского, Шварц просит его «тем не менее, для порядка, подтвердить свое согласие до конца года (1930-го. — И. Л.) с тем, чтобы Агентство могло распространить проспект книги в разных странах». В тексте письма книга так и названа: биография Ленина.

Сохранился еще один ценнейший документ: основной девиз — идея книги. Напомним, что, готовясь к крупным докладам или статьям, Луначарский всесторонне продумывал для себя их основную, доминирующую идею. Продумывание, выявление такой доминанты было самым ответственным моментом в подготовке, ибо требовало анализа, тщательного «просеивания» всей суммы знаний о предмете работы. Свидетельство этому — воспоминания не только сотрудников Луначарского, но и слушателей его блестящих многочасовых докладов, которые он делал, зачастую расхаживая по эстраде и не имея никаких письменных планов в руках. На самом деле такие планы-тезисы, набросанные несколькими, сокращенно написанными фразами и словами, на отдельных листочках из блокнота, на обороте служебных писем, даже на полях случайно попавших в руки книжек — были. Некоторые такие наброски сохранились, и их расшифровка и изучение помогут восполнить отсутствующие стенограммы.

Для книги о Ленине основной тезис был продуман очень глубоко и тщательно. Он изложен в письме к Наталии Александровне, написанном из Женевы, куда приехал Луначарский в начале ноября 1930 года на заседание Лиги Наций.

Письмо датировано 23 ноября. Приводим его полностью.

«ALI обратилось и сюда ко мне насчет книги о Ленине (это письмо Агентства пока не найдено. — И. Л.). Но о двух показ/ательных/ главах не может быть и речи: для этого надо в/есьма/ серьезно работать. Между тем я вновь должен буду написать им, что работа затянется на один-полтора года, что я могу начать ее лишь позднее.

Конечно, послать им нечто вроде оглавления я могу и пошлю. Но что смущает меня, детка! Скажу тебе прямо — в Москве я такой книги никогда не напишу. Выйдет только конфуз с контрактом. Поэтому подписать его я могу только в том случае, если получу заграничное, б/олее/ или м/енее/ спокойное назначение.