Юрий Алянский - Варвара Асенкова

Играть в водевилях брались многие русские актеры, но овладеть этим труднейшим сценическим жанром удалось единицам. Можно было играть его, лишь обладая от природы той удивительной легкостью, музыкальностью, даром импровизации, кокетливым очарованием, блеском и изяществом, какими обладала Асенкова. И в водевилях более серьезных, где отчетливо сквозили социальные черты, и в водевилях развлекательных, особенно с переодеванием, где героин?? появляется в мужском костюме в порядке мистификации или даже играет мужскую роль, — Асенкова не знала себе равных. Петербургская публика замирала в восхищении, когда артистка пела какой-нибудь куплет, чуть звеня в такт шпорами или показывая ножку:

Как военные все странны!Вот народ-то пресмешной!Так и бредят беспрестанноТолько службой фрунтовой!И чтоб с ней не расставаться,То хотят нас приучитьПо команде в них влюблятьсяИ по форме их любить!

«Водевиль хорош, хоть в нем толку мало. Водевиль может быть мил и без него, особенно, если играют г Дюр и девица Асенкова», — писали газеты.

Обаяние Асенковой становилось для многих ее зрителей обаянием водевиля. И если бы артистка не сыграла своих лучших комедийных и драматических ролей, а явилась бы только «героиней водевиля», как назвал ее один из современников, она все равно осталась бы тою Асенковой, имя которой звучит сегодня как легенда.

Рядом с именем Асенковой часто звучало имя Дюра. Он стал ее постоянным и главным партнером до последнего дня своей жизни.

Памяти этого своеобразного артиста посчастливилось еще меньше, чем памяти Асенковой: о Дюре не написано не единой книги. Хотя в те дни Кони назвал Дюра «первоклассным актером России».

Жан Батист Дюр, выходец из Лиона — дед будущего актера, — стал живописцем при дворе последнего польского короля Станислава Понятовского. А потом легко поменял кисть портретиста на оружие более опасное и пал, защищая чужого ему монарха. Жизнь его наследника Иосифа Дюра похожа на жизнь Фигаро. Переменив множество городов и профессий, он стал модным дамским парикмахером в Петербурге. В декабре 1807 года у него родился сын Николай Дюр, которому судьба предначертала прославить свою короткую фамилию в истории русского искусства.

В девять лет отец отдал сына в Театральное училище.

Его учили танцу и истории, прыжкам и. географии. Но походы Александра Македонского и климат Африки увлекали его значительно меньше, чем батманы и глиссады. Учитель, Дидло, сразу разглядел в мальчике драгоценные качества таланта: душевность, грацию, лукавство, искренность и совершенную свободу владения своим телом.

Множество исполненных Дюром балетных партий радовали его, но не давали достаточного выхода темпераменту, стремлению выразить себя еще полнее. Тогда явилась идея устроить в дортуарах училища свой ученический театр. «Театр» ставил французские и русские комедии, а Дюр, стройный белокурый юноша, играл в них женские роли, разумеется — комические.

Это, собственно говоря, было обращением к водевилю. И когда учение в Театральной школе закончилось, Дюр вышел на сцену русского театра настоящим универсалом: он прекрасно играл на флажолете (инструмент, родственный флейте) и на фортепьяно, сочинял музыку, пел, танцевал, декламировал. С одинаковым блеском выступал в опере, исполняя ведущие баритонные партии мягким, гибким, чрезвычайно подвижным голосом, играл в комедиях и трагедиях, выступал в балете.

И именно потому, что обладал он самыми разнородными сценическими способностями, Дюр стал королем водевиля, а вскоре удостоился и королевы — Асенковой.

Асенкова нашла в его лице не только прекрасного партнера, но и замечательного товарища. Дюр отличался удивительной добротой и честностью, трудолюбием и скромностью. Все эти качества импонировали Асенковой, сближали ее с Николаем Осиповичем, хотя он был старше ее на целых десять лет Увлекаясь сценической игрой, он превращался в ребенка — как и она. Работал не щадя себя ни в чем — как и она; он сам пометил в записной книжке, что за десять лет — с 1828 по 1838 год — сыграл 250 новых ролей и действовал в 1500 спектаклях. За эти десять лет он получил один отпуск — ¦ на двадцать восемь дней. И провел его в Москве, выступая со своими коронными ролями на московской сцене.

Стремясь запечатлеть его творческий, сценический облик, Федор Кони сделал попытку «разъять алгеброй гармонию» и разложить удивительное обаяние Дюра и его талант на составные элементы. Этими элементами оказались: 1) веселость, 2) разнообразие, 3) любовь к театру, превышающая чувство самосохранения; так же, по мнению Кони, жили и сжигали себя во имя творчества Гайдн, Тассо, Мольер, Тальма… Наконец, 4) совершенное владение голосом, телом, всем своим актерским организмом.

«Большая часть наших молодых актеров, за исключением г-На Мартынова и еще немногих, не умеют говорить, — писал Ф. Кони. — Разговор их похож на монотонный шум колес у парохода…»

Асенковой посчастливилось с партнерами: Дюр и Мартынов «умели говорить» Эти мастера умели превращать даже скучный, заурядный водевиль в веселую, блестящую игру И эта игра захватывала зрителей — всех без различия. И если в очередном водевиле имелась роль повесы, ветреника, молодого волокиты, легкомысленного франта, — никаких колебаний в выборе актера не возникало: для подобных ролей Дюр был рожден, в них он не знал соперников.

Дюр не разоблачал своих легкомысленных героев, не высмеивал их, не подвергал их суду художника, и в этом можно при желании упрекнуть его. Но он блестяще перевоплощался. Он сгущал и поэтизировал краски и напевы самой жизни. И делал это виртуозно.

Играл Николай Дюр и несколько серьезных ролей: Молчалина в «Горе от ума» и Хлестакова в «Ревизоре». Современники пишут, что в этих ролях Дюр оказался поверхностным, неглубоким. Относительно исполнения им роли Хлестакова критически высказался сам автор комедии, и было бы странно стремиться уйти от его оценки. Но нам сегодня не менее важно помнить и другое: Николай Дюр явился первым исполнителем обеих знаменитых ролей, когда сценическая история комедий только зарождалась, когда не существовало еще никаких исполнительских традиций, когда персонажи этих великих произведений только что проникли на сцену сквозь пеструю толпу водевильных и прочих легкомысленных героев и производили впечатление выходцев из иного мира, еще неясного и удивительного.

В первый же год службы на сцене Александринского театра Варенька Асенкова переиграла множество водевилей и по меньшей мере в трех из них явилась в мужском костюме, приведя публику партера в восторг. То были водевиль Ф. Кони «Девушка-гусар», водевиль В. Орлова «Гусарская стоянка, или Плата тою же монетою» и водевиль В. Каратыгина «Мал да удал, или Записки гусарского полковника». Гардеробмейстер Закаспийский, который отныне станет одевать Асенкову во всех новых ролях, выдал ей гусарские мундиры, эполеты, шпоры, и она еще робко примерила их на себя. Но они пришлись как нельзя лучше. Ее юнкеры и прапорщики вышли на сцену под настоящий гром оваций и обосновались здесь прочно.