Аркадий Сахнин - Не поле перейти

Значит, не исключена возможность, что обезвредить подземный склад поручат его роте.

- Доложите старшему лейтенанту Поротикову и лейтенанту Иващенко, что я просил их утром никуда не отлучаться, - сказал капитан Тюрину, собираясь уходить. - Голубенко и Махалова освободите от очередного наряда. Они тоже могут понадобиться.

- А Урушадзе? - спросил Тюрий". - У него ведь особое чутье на взрывчатку.

Капитан задумался.

- Нет, Тюрин, не надо. Что же мы будем подвергать его риску за день до увольнения. Человек уже свое отслужил. Он когда едет?

- Послезавтра, товарищ капитан.

- Ну и пусть едет... А девушку берет с собой?

- Говорил, что забирает.

Дома на тревожный вопрос жены Леонид улыбнулся и, махнув рукой, сказал:

- Ничего особенного, одно задание надо выполнить, придется задержаться дня на три-четыре.

Полина давно привыкла и к ночным вызовам мужа, и к срочным заданиям, к неожиданным отъездам или приездам. Ничего особенного не увидела она и в этой задержке. Наоборот, даже обрадовалась.

- Вот здорово, значит, справим, наконец, твой день рождения, - сказала Полина.

- Что ты, Поля? - растерялся он. - Ты в таком состоянии, разве можно? Мне ведь по магазинам некогда бегать...

- Можно подумать, что всю работу в доме выполняешь ты, - насмешливо заметила она.

- Да... но одно дело только наша семья, а...

- Обойдусь без тебя, Леня, - добродушно сказала Полина, - мне это только на пользу.

Тогда он решил совершить "подкоп" с другой стороны.

- Понимаешь, Поля, - начал он снова, - мне в эти дни придется своротить гору дел. Приду поздно, усталый, а утром опять рано вставать...

- Не морочь голову, Леня... Чай пить будешь?

Единственное, что ему удалось "выторговать", это

обещание не собирать много гостей.

* * *

Валя сидела съежившись у окна, кусая губы, совсем беспомощная, и изо всех сил сдерживала слезы. И в своем горе она отыскала маленькую радость: она нашла в себе силы не плакать.

Она ни о чем не думала. Когда они познакомились, ей едва исполнилось шестнадцать лет. И знакомство такое странное. Сильный и смелый Гурам расшвырял в городском саду хулиганов, которые привязались к ней и Тамаре. Он проводил их домой и сказал обидные слова: "Таким маленьким нельзя поздно гулять".

"Он как сказочный богатырь", - мечтательно заметила Тамара.

Всплывали в памяти его рассказы о Грузии, о море, которого она никогда не видела, о Ланчхути, где с его слов знала чуть ли не каждый дом.

- Не взял? - участливо спросила хозяйка, появившись на пороге. Известное дело - солдат. С него взятки гладки. Наобещает, своего добьется, и - ищи ветра в поле.

- Что вы говорите, тетя Надя, ведь у нас ничего не было, - в ужасе зашептала Валя.

- Охо-хо! - вздохнула хозяйка и вышла.

Не поверила. Так вот, значит, как оборачивается.

Теперь все так подумают. Никто не поверит. Люди знали, что два года вместе были. И на работе все знали.

Так и пойдет слава: брошенная солдатом. Да не все ли теперь равно? Бог с ними, пусть думают что хотят. И чего они к солдатам придираются. Пойдет девушка с отими попугаями, что по проспекту болтаются, никто дурного слова не скажет. А форма глаза колет. Да эти "красавчики" все, вместе взятые, подметки солдатской не стоят.

Она поднялась, поправила волосы, умылась.

Жизнь Вали складывалась не легко и не просто.

Окончив четыре класса, ока уехала из родной деревни Плоты в Курск к старшей сестре, чтобы продолжать учебу. Сестра тоже училась, и их отец, председатель колхоза Василий Верютин, посылал дочерям деньги на жизнь. В пятьдесят втором году он умер. Вскоре, выйдя замуж, уехала сестра. Валя продолжала учиться, бережно тратя деньги, что присылала мать. Девушка не могла теперь позволить себе жить в отдельной комнате и поселилась вместе с одинокой женщиной, тетей Надей.

После восьмого класса Валя уехала в деревню на каникулы. Здесь она и решила, что не имеет больше права находиться на иждивении матери. Но учебу бросать не хотелось. Пришлось поступить на работу и в школу рабочей молодежи. Так она попала в швейную мастерскую.

Жизнь Вали очень скрасила дружба с Гурамом. За год до окончания его службы им все уже было ясно, у обоих было безоблачное будущее. Чем ближе подходил срок демобилизации, тем больше говорил Гурам о том, как хорошо им будет жить. И вот до отъезда остались считанные дни. В один из вечеров, когда он ушел, у Вали как-то нехорошо стало на душе. Она не могла понять, отчего испортилось настроение. После очередной встречи горький осадок ощутился еще сильнее, и она надолго задумалась. Почему он ни словом не обмолвился о том, что надо идти в загс?

Уже давно Гурам говорит только о хозяйстве. Какой великолепный у них виноградник, какие фрукты в саду (каждая груша - восемьсот граммов. Кусать нельзя - сок все зальет, резать нельзя - сок как из крана течет), какие крупные орехи лезут в окно. Она узнала, в каком красивом месте пасется корова, сколько у них поросят, уток, кур, как давят виноград на вино, как закапывают в землю полные кувшины.

Валя не была избалована ни виноградом, ни большими сочными грушами - на это не хватало денег. И, конечно, радостно, когда такое изобилие фруктов и в доме полный достаток.

Ну хорошо, она насытится виноградом и грушами.

А дальше что? Что она делать будет? Он ни словом не обмолвился о ее работе. "Будешь полной хозяйкой в саду и в доме", - радостно сообщал он. А где она на комсомольский учет встанет? В большом доме отца Гурама?

Гурам говорит теперь только о хозяйстве.

А ей хотелось еще раз услышать, как он ее любит, хоть бы слово промолвил о ее глазах. Раньше он так искренне об этом говорил. Может быть, объясниться?

Прямо спросить? Что же, он ее больше не любит и везет домой только хозяйку, потому что мать умерла? Нет, просить о том, чтобы он говорил о ее глазах, нельзя.

Вале вспомнилось, сколько радости принесли ей четыре ромашки, которые однажды Гурам сорвал для нее в поле, где он был на учениях, Тогда ей казалось, что обрадовали ее цветы. И вскоре она попросила его снова сделать ей такой же подарок. На следующий день Гурам притащил великолепный букет, на который затратил, наверное, все СБОИ деньги. Чтобы не стыдно было, он тщательно замаскировал покупку в газеты.

Валя обрадовалась. И все-таки это было не то чувство, что она испытала, увидев четыре измятые в солдатском кармане ромашки. То был порыв сердца. Он думал о ней даже на учениях, а букет - просто выполнил просьбу. Просьбу любую можно выполнить.

Если упрекнуть Гурама, что он не говорит больше об их любви, о ее глазах, он обязательно скажет много хороших слов. Но силы в них не будет. Надо, чтобы говорить об этом хотелось самому.