Мишель Кармона - Мария Медичи

Для новоиспеченной французской королевы общение с королем-всадником, быстрым в любви, ветреным по своей природе, оказалось делом очень трудным. В королевских противоречиях, как в зеркале, отразилось положение Франции 1600 года, которую Мария Медичи открывала для себя с некоторым удивлением.

Франция в 1600 году

Строгая нравственность не являлась отличительной чертой Генриха IV и его двора. Вскоре Мария Медичи разделила точку зрения нунция при дворе французского короля: Франция — это «настоящий бордель». Не будем придираться к словам. Диалог Бассомпьера и герцога де Вандома, например, не содержит ничего необычного: «Вы, наверное, примете сторону де Гиза, раз уж вы е… его сестру?» — осведомился герцог. Ответ Бассомпьера: «Ничего подобного, я е… всех ваших теток, но это не значит, что я стал вас любить».

То был грубый мир солдат, который отводил слишком мало времени на словесные прелюдии к любви. Им постоянно угрожала опасность — будь то внезапная смерть по неизвестным причинам, болезнь, с которой врачи пытались справиться только кровопусканием и слабительным, опасность быть убитым на парижских улицах, где каждое утро подбирали до пятнадцати трупов, или, наконец, угроза от вездесущего непознаваемого.

Чтобы защитить себя от сглаза, задобрить судьбу или просто добиться расположения красавицы, использовались всевозможные приворотные зелья, но если они оказывались неэффективными, то всегда оставалась в запасе возможность вступить в сделку с дьяволом. За колдовство наказывали сплошь и рядом, и нужно быть только таким еретиком, как Генрих IV, чтобы для развлечения устроить маскарад ведьм. Большим успехом пользуются труды знаменитых демонологов, и даже будущий кардинал де Берюй написал трактат о формах одержимости и подсчитал воплощения сатаны. Отрицать реальность существования дьявола было так же невозможно, как отрицать существование Бога: и тот и другой были одинаково неприкосновенны.

Ореол святости окружал особу короля Франции. Он не просто человек, такой как все, — ему нет равных даже среди других государей. По своей божественной природе и через миропомазание, которое происходит в день коронации, он получает сверхъестественные способности, лечить золотушных, например. Он больше, чем священнослужитель, он посланник Господа на земле. Его воля — это воплощение воли Божьей во французском королевстве. Когда он открывал рот, все замолкали. Нельзя найти лучшего объединяющего начала для нации, чем король, которому не сидится на месте. Он появляется в самых отдаленных провинциях и делает для объединения французов больше, чем все речи и трактаты вместе взятые.

В то время интеллектуалы развивали идею родины, избранности французов: все более сильным становилось осознание принадлежности к нации, непохожей на все остальные. Но слишком много мешало этому.

Прежде всего, языковая разобщенность: половина подданных короля говорили на местных диалектах. Нормативная французская речь после принятия Франциском I в 1539 году эдикта Вилле-Котре ограничивались только судебными актами.

Кроме того, большие расстояния: новости доставлялись со скоростью движения всадника, то есть 10–15 лье в день. Почтовое дело при Генрихе IV, конечно, развивалось, но отправить письмо из Парижа в Мадрид составляло примерно то же самое, что бросить бутылку в море с тонущего корабля. Французы, по большей части, никогда не удалялись от своей деревни дальше, чем на расстояние двух лье.

Как видите, нет ничего удивительного в том, что все слои французского общества живут обособленно, цепляясь за особые права и привилегии, установленные в каждой общности: жители города — большого или малого, ремесленники, не говоря уже о дворянстве или духовенстве.

Королевство состоит из по очереди присоединившихся провинций. Шесть «областей штатов» (провинций) — Бургундия, Дофине, Прованс, Лангедок, Бретань и Нормандия — сохранили собственные органы управления. Они сами определяют размер налогов в королевскую казну или даже решают вопросы, затрагивающие политические интересы провинции: так, в 1599 год штаты Лангедока решали, признавать или не признавать Генриха IV законным королем.

Во всех провинциях существуют парламентские ассамблеи, политико-административное назначение которых состоит в рассмотрении королевских эдиктов. Они имеют право изменить их или не принять.

Высший государственный орган — Генеральные штаты — представляет всю страну в соответствии с тремя традиционными сословиями: духовенство, дворянство, третье сословие. Их собирают каждый раз, когда речь идет о будущем страны или кризисе общественных финансов.

Монархия постоянно пытается найти новые средства для нужд армии, дипломатии, выплаты субсидий иностранным государям, чтобы заручиться их поддержкой и дружбой. Деньги нужны для содержания двора и выплаты пенсий дворянам. Их требуют восстановление страны, опустошенной тридцатью годами войны, выплата долгов, сельское хозяйство и финансовая система. Не говоря уже о «модернизации» государства: строительстве каналов и дорог, развитии мануфактурного дела.

Король вправе рассчитывать на преданность своей администрации. Должности покупаются и смогут передаваться по наследству в случае выплаты ежегодного налога.

Но феодальные отношения и мышление до сих пор живы: для дворянства король прежде всего сюзерен, а уже потом суверен. Королю приходится постоянно проявлять политическую смекалку и вести переговоры со своими вассалами, вместо того чтобы приказывать и объявлять свою волю. Монарх выносит решения на голосование Королевского совета, даже если последнее слово остается за ним.

Политический строй при Генрихе IV — система далеко не централизованная и монархическая. Здесь все продается: прямые налоги с провинциями и казначеями, косвенные налоги с финансистами, которые их получают от имени короля. Торг ведется с дворянами, чтобы удержать их в подчинении суверену, мятежниками, чтобы добиться их повиновения, вельможами, чтобы умерить их аппетиты, со всеми — а таких очень много, — у кого есть привилегии. Торг, искусство компромисса доведены до совершенства.

Глава II

КАК ЖИЛА КОРОЛЕВА ФРАНЦИИ

Резиденции

9 февраля 1601 года поздно вечером, проехав по узким улочкам, Мария Медичи в первый раз вошла в Лувр. Нынешней колоннады, выходящей на Сен-Жермен л’Оксерруа, еще не было, на ее месте находились ворота с башнями, образующие такой узкий проход, что в него едва могла проехать карета. Как это не похоже на прекрасные дворцы в Италии!