Эммануэль Д'Астье - Боги и люди (1943-1944)

- Если речь идет о том, чтобы драться, то по этому вопросу мы договоримся скорее, чем о чистке. Заседание Ассамблеи - яркий тому пример. Вы совершенно справедливо нападали на нас, поднимая вопрос о доставке оружия во Францию. Это военный вопрос, и вам окажут необходимую помощь.

- Уже полтора года нас кормят обещаниями. Однако маршал воздушных сил Гаррис не предоставляет нам ни летчиков, ни самолетов, чтобы сбросить оружие на парашютах.

- Гаррис поступит так, как я ему скажу. Приходите ко мне, когда будете в Лондоне...

Уже больше двух часов продолжается эта беседа. За дверью выказывают нетерпение. А Черчилль непринужденно говорит: "Скажите де Голлю, что мне надоели его булавочные уколы. Я просил прислать сюда де Латтра де Тассиньи, а он запретил де Латтру являться ко мне". Я отвечаю, что со времени инцидента с Жиро де Голль не без основания остерегается союзников и того, как они используют некоторых генералов.

- Жиро - порядочный человек, и не я это выдумал. Это сказал генерал Жорж, с которым я в большой дружбе. Я хотел бы, чтобы он состоял при мне.

Черчилль объясняет мне, почему он любит Жоржа и ненавидит Вейгана. В июне 1940 года Вейган настаивал на том, чтобы Черчилль оказал поддержку французам, выделив двадцать пять эскадрилий истребителей. "Если б я дал ему самолеты, я бы, наверно, проиграл битву за Лондон и войну. Между тем Вейган уже тогда задумал начать переговоры о перемирии. Генерал Жорж открыл мне правду и посоветовал не давать ему истребителей. Я никогда этого не забуду..."

Дверь на этот раз распахивается, и входит пилот премьер-министра. Черчилль бросает сигару и привстает, опираясь на свои короткие руки. Он в голубой пижаме. Пора лететь.

IV. Лондон, январь 1944 года.

Столица

После Марокко, далекого края феодальных традиций, Лондон производил впечатление столицы ввергнутого в войну мира, столицы, которая все время под угрозой и в которой смешались остатки полдюжины обезглавленных столиц. Пятнадцатичасовой ночной перелет от Марракеша до Престуика скучен. Никакой другой способ путешествия не заставит вас почувствовать так сильно, что вы не человек, а посылка. Перед отправкой на "Дакоте" людей, сидящих в затылок друг другу, привязывают к железным сиденьям. Спереди и сзади у них вырастают горбы парашютов.

На заре мы увидели острова Силли, затем окутанную туманом Ирландию и, наконец, Престуик, где сотни людей ожидали отправления в Америку, Африку и Австралию. Стоял густой туман, поэтому самолеты из Престуика не летали в сторону Лондона. Мы прекрасно доехали на поезде, но уже спускалась ночь и с нею такой плотный белый туман, что, казалось, вокзал стоит на краю пропасти. Ни один пешеход, ни одна машина не рисковали проникнуть в этот мир, где не существовало ни тротуаров, ни мостовых до тех пор, пока ваше тело не ударялось о скользкие камни. Как все стада мира во время непогоды, стадо на вокзале в Эйстоне было покорно и терпеливо. Так же покорны и терпеливы стада на вокзалах Престуика, Марселя, Лиона, но им меньше приходится хитрить и ожидание для них не так тревожно.

Какой бы он ни был, мы все же любили Лондон. Если в противоположность Парижу в нем нет простора и гармонии, то в нем чувствуются неизменные гостеприимство и приветливость, хотя терпение его начинает иссякать.

В течение двух лет Лондон был столицей побежденных государств: Голландии, Бельгии, Норвегии, Польши, Франции. Здесь собирались короли и королевы со своими маленькими дворами, штабами, министрами и войсками, сюда прибывали республиканские правительства. Достаточно было пройти пятьсот метров, чтобы из Польши попасть в Голландию или от Спаака к де Голлю. Солдаты разных стран, брюнеты и блондины, маленькие и высокие, одеты были одинаково - в сукно цвета вялой травы, это была походная форма, battle-dress. Отличала солдат друг от друга лишь маленькая нашивка на рукаве - Греция, Франция, Чехословакия - и успехи у англичанок, которые все еще не пришли в себя, обретя вдруг свободу и открыв, что свет не сошелся клином на Британских островах и что есть еще обычаи, кроме британских.

В январе 1944 года Лондон изменился: "Меньше опасности, меньше драматизма, меньше упрямого терпения. Все заполонившие американцы отодвинули на задний план маленькие живописные нации"{4}. Обмундирование цвета хаки, их плоские фуражки, их чувство превосходства и ребячливость, их громкая, характерная речь и шумное опьянение бесцеремонно вторглись в жизнь Лондона. Не без хвастовства они полагали, что беспорядочными налетами наведут порядок в неисправимой Европе. Они держали себя как спасители, и это было несносно. Заранее пресыщенные благодарностью, мы жаждали увидеть их в бою.

Конечно, мы были несправедливы. Мы видели перед собой представителей одного из самых великих народов мира. Совершенно чуждый поэзии, народ этот, как нам тогда казалось, погибал от прогресса, с которым был не в силах совладать. Это возвращало наши мысли в Европу, к нищете, мудрости и безумию, к борьбе людей. От всего этого американцы, нам казалось, столь же далеки, как Уэллс от своих марсиан.

В Лондоне до меня снова долетает эхо жизни французского подполья, оно доходит сюда не таким приглушенным и профильтрованным, каким доходило до Алжира. Здесь я вновь сталкиваюсь с заботами, которые одолевали меня в течение двух лет, пока я странствовал между Францией и Лондоном, но за последние несколько недель они приняли более конкретную форму. Разведка, так называемое БСРА, руководит Сопротивлением, сообразуясь с идеями своего начальника, полковника Пасси, которые носят сугубо личный характер. Со времени создания БСРА у Пасси было две заботы. Одна вполне законная: утереть нос английской разведке и обеспечить себе возможно более полную независимость во Франции; другая - не столь законная: создать из области, где ведутся военные операции, и, следовательно, из области, где действуют войска Сопротивления, маленькое обособленное королевство, не подлежащее никакому контролю. Пасси не хочет признавать никаких авторитетов, кроме авторитета де Голля - одинокого избранника судьбы, который редко требует от него отчета и сам не отчитывается ни перед кем. Вначале Пасси изо всех сил подражал тому, кого взял себе за образец, - магистру от разведки, полковнику Дэвсею из Интеллидженс сервис. Со своим заместителем Уайботом, у которого уже тогда появился патологический вкус к поиску и полицейским порядкам, он завел картотеку на всех участников Сопротивления. Пасси видит в каждом агента, которому по своему усмотрению поручает ту или иную работу либо увольняет. Поскольку в его ведении находятся почта, связь, радио и тайное воздушное сообщение, он может ускорить или оттянуть те или иные переговоры, ту или иную переброску подпольщиков. Кроме того, он полагает, что картотека позволит ему расправиться с теми, кто ему не по вкусу. И, главное, он сможет распоряжаться, как ему вздумается, и без того скупыми поставками оружия.