Дэвид Эдмондс - Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

«Явились все кембриджские философы — Брейтуэйт, Броуд, Юинг, Мур, Уиздом и шестой человек, невысокий, с красивыми чертами. Он появился в окружении свиты в твидовых пиджаках и рубахах с расстегнутыми воротниками — в точности как у него самого. Это был Людвиг Витгенштейн. Доклад Берлина был посвящен способам познания психического состояния другого человека. После нескольких вводных вопросов Витгенштейн пришел в раздражение и взял власть в свои руки. Берлин вспоминает, что Витгенштейн сказал: "Нет, нет, так об этом не говорят. Позвольте-ка мне. Хватит философии. Дело нужно говорить. Просто дело…"».

Ровно через час Витгенштейн поднялся на ноги, а вслед за ним и его свита. Он через стол протянул Берлину руку: «Очень интересная дискуссия. Спасибо» — и с этими словами вышел. Эта встреча ознаменовала символический, если не реальный, закат активной философской деятельности Берлина.

Неудивительно, что поклонники Витгенштейна громогласно его поддерживали. Как учитель он явно обладал гипнотическим воздействием. Витгенштейн, как и известный своими радикальными взглядами кембриджский преподаватель Ф. Р. Ливис, с которым они в тридцатые годы подолгу гуляли и беседовали, привлекал к себе скорее апостолов, нежели учеников. Как и Левис, они стремились подражать его манерам. Георг Хенрик фон Вригт, преемник Витгенштейна на посту профессора философии, писал: «Он [Витгенштейн] считал, что его влияние как учителя в целом не способствовало развитию самостоятельной мысли у его учеников. Боюсь, что он был прав… Невозможно было учиться у Витгенштейна и не перенять его слова и выражения, не начать копировать его интонацию, мимику и жесты»[3] .

Норман Малкольм, один из студентов Витгенштейна, позже преподаватель философии в Корнеллском университете — Витгенштейн дружил с ним и считал его «серьезным и достойным человеком», — приходит к тому же выводу: «Только некоторым из нас удавалось удержаться от копирования его манер, жестов, интонаций и восклицаний» [4]. В числе таковых — рука, прижатая ко лбу, одобрительный выкрик«/«/», напряженно нахмуренные брови. Когда Витгенштейн с кем-то соглашался, он выбрасывал руки вперед, соединив ладони и расставив пальцы, в сторону того, с кем был согласен; несогласие же выражалось тем, что он резко отклонялся от собеседника.

С влиянием Витгенштейна на самого Малкольма связан знаменитый анекдот. Когда в 1949 году Витгенштейн, приехав в гости к Малкольму в Корнелл, пришел к нему на семинар, какой-то студент спросил, кто этот старик в углу — «вылитый Малкольм». Столь глубок был отпечаток Витгенштейна. Через десять лет после его смерти Фаня Паскаль, которая в тридцатые учила Витгенштейна русскому языку и подружилась с ним, узнала его манеры в случайном знакомом, который к тому же не был философом.

А эти рубашки с нарочито небрежно расстегнутой пуговицей! Сэр Джон Вайнлотт вспоминает, что восторженные поклонники Витгенштейна выглядели куда неряшливее предмета своего обожания, который всегда был сама аккуратность: «Когда я впервые увидел его, мне подумалось, что он похож на отставного офицера. На нем была рубашка с распахнутым воротом, твидовый пиджак, серые фланелевые брюки, грубые, но прекрасно вычищенные башмаки. Во всем этом не было и намека на расхлябанность, напротив — видно было, что он придирчиво относится к своему внешнему виду. Его выправка и манера одеваться были безупречны».

В том, с каким поистине религиозным пылом ближайшие ученики Витгенштейна подражали учителю, было нечто комическое. Они спали на узких кроватях, ходили в парусиновых туфлях, овощи носили в авоське, чтобы те дышали, а в воду перед ужином опускали веточку сельдерея. Однако это было не обезьянничанье, не слепое копирование забавных черт. По мере того как студенты Витгенштейна перенимали его «гордое, даже надменное самоотречение», у них менялось отношение к жизни в целом; они учились презирать «прежние невинные радости» как нечто «совершенно тривиальное и недостойное привязанности». По сути, в них было больше витгенштейнианского, чем в самом Витгенштейне, ибо властитель их умов был не таким уж аскетом, каким его часто изображают. Взять хотя бы расхожую историю о том, что он никогда не обедал за столом для профессоров и преподавателей в Тринити-колледже, чтобы не надевать галстук. Теодор Редпат, который учился у Витгенштейна в 1930-е годы, а потом преподавал в Кембридже, вспоминает, как в октябре 1939 года Витгенштейн брал у него взаймы фрак, белый жилет, галстук и крахмальную рубашку перед торжественным обедом для членов совета колледжа. Витгенштейн сказал Редпату «с обычной своей саркастической усмешкой», что зван туда как «профессор» (курсив Редпата).

Хотя Витгенштейн прославился тем, что на заседаниях Клуба моральных наук властно поворачивал беседу в свое русло, порой он не только говорил, но и слушал — и учился. В 1944 году в Клубе выступил Дж. Э. Мур. Задаче, поставленной в его докладе, Витгенштейн придавал первостепенную важность. Он назвал ее «парадоксом Мура» и посвятил ответу на нее все следующее заседание — 25 октября 1945 года, ровно за год до стычки с Поппером. Позже Мур «ответил на ответ» Витгенштейна, озаглавив свой доклад «Р, но я не верю, что Р».

«Парадокс Мура» касался таких предложений, как, например, «Смит вышел из комнаты, но я в это не верю», или «В этой комнате пожар, но я в это не верю». Мур полагал их абсурдными, поскольку они невозможны психологически. Витгенштейна, однако, эти предложения взволновали как раз потому, что они недопустимы логически, хотя и не имеют вида «Смит вышел из комнаты и Смит остался в комнате». Они отрицают логику языка: такое предложение никто не произнесет. Иными словами, как полагал Витгенштейн, предложения могут быть непригодными для употребления, даже если они не противоречат друг другу в строгом смысле — то есть не имеют вида «Р и не-Р». Для Витгенштейна это означало, что понятие недопустимого в языке куда тоньше, чем он полагал ранее, и что оно имеет большее отношение к логике здравого смысла, чем к формальной логике.

Для Мура, как и для прочих светил кембриджской философии, Клуб моральных наук был местом, где проверялись на прочность новые, еще не оперившиеся идеи. В зависимости от результатов обсуждения эти идеи или подправлялись, или вовсе отвергались. С Витгенштейном же дело обстояло так: если обсуждаемая тема вызывала его интерес, он уходил в нее с головой и переставал замечать все, что творилось вокруг. Однажды, когда они с Майклом Волффом шли домой с заседания Клуба, мимо них на огромной скорости пронеслись два американских армейских грузовика, задев край одежды Волффа. «Могли бы ехать и помедленней», — проворчал Волфф. Витгенштейн, совершенно не заметивший опасного происшествия, подумал, что замечание Волффа — метафора, каким-то образом связанная с только что прозвучавшим докладом, и ответил: «Не понимаю, какое отношение это имеет к сути вопроса».