Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Развлечений — хоть отбавляй. Но, как всегда, не хватало денег. По контракту ничего не платили. Доходов антреприза не приносила никаких, иногда только Федору удавалось вырвать у Лентовского два-три рубля, но чаще всего тот отделывался полтинниками. А голодать так не хотелось, особенно в Петербурге, где на каждом шагу он видел блестящих офицеров и прелестных дам. Да и скучен был репертуар. Шаляпин уже привык в Тифлисе к полной занятости, к полной отдаче сил, когда за неделю он мог выучить целую партию, сложную и в игровом отношении. А тут одну и ту же партию Миракля он должен был петь каждый вечер. Да и публики-то не было. И не было никакого желания играть в полную силу. Хотелось совсем другого — чего-то серьезного и глубокого.

И Шаляпин с облегчением вздохнул, когда эти спектакли закончились: летний сезон в «Аркадии» завершился скандально. Нужно было ехать в Казань, а так не хотелось покидать этот прекрасный город, в центре которого величественно возвышался Мариинский оперный театр.

Дирижировал «Сказками Гофмана» старый знакомый по Тифлису Иосиф Антонович Труффи, сорокачетырехлетний итальянский дирижер, много лет уже выступавший в русских оперных театрах. Он-то и предложил Федору вступить в оперное товарищество, которое готовилось ставить спектакли в Панаевском театре.

— У меня подписано условие в Казань.

— Это пустяки — условие. Условие — это ерунда! Ты подумай над моим предложением. Нам нужен такой бас, как ты… И будешь не Миракля петь, а хотя бы тифлисский репертуар, Мефистофеля, Мельника…

Федору было над чем подумать. Уж очень не хотелось уезжать из Петербурга, где у него начали налаживаться связи и знакомства. Но и подписанный вексель на шестьсот рублей, которые он должен уплатить в случае неявки в Казань, пугал его. Где их взять-то, когда не всегда найдешь и несколько копеек, чтобы хоть что-то купить поесть… А, будь что будет, Петербург не Казань, быстрее заметят. Тревога улеглась, а в Казани о нем и не вспомнили. Кому нужен неизвестный певец…

В Панаевском театре встретили его как желанного партнера. В конце августа состоялись первые организационные заседания товарищества, в котором главную роль играли дирижер Труффи, баритон Миллер и бас Поляков-Давыдов. А 18 сентября 1894 года Федор пел партию Мефистофеля в опере Гуно «Фауст».

Сколько уж раз Федор исполнял эту партию. Казалось бы, можно было и привыкнуть к какому-то стереотипу и ни о чем не задумываться, но Шаляпин не мог повторяться. Одну и ту же роль он чуть ли не каждый раз пытался дополнить чем-то новым, привлечь внимание публики именно своим собственным исполнением. Это все чаще удавалось молодому певцу. И однажды «Заклинание цветов» Мефистофеля ему пришлось повторять, настолько единодушным было требование публики. Никто до сих пор не старался сделать эту арию примечательной. Поэтому и Федор, и его партнеры по опере были несколько озадачены этим требованием. Он привлек к себе внимание и ролью Бертрама в опере «Роберто-Дьявол».

Все чаще стали появляться за кулисами у Федора разные известные в музыкальном мире люди. Все чаще стали похваливать его голос, его внешние данные, пророча молодому артисту хорошее будущее в столичных театрах. И это укрепляло его веру в то, что он не зря рискнул и остался в столице. Одна только беда: и в Панаевском театре платили столько, что едва хватало, чтобы не умереть с голоду.

Глава пятая

Прогулка по Невскому проспекту

4 января 1895 года Федор Иванович никуда не спешил. Встал поздно. Слегка кружилась голова. Вчера после спектакля зашел к Лейнеру, да и задержался. А куда спешить? В театре он сегодня не занят, Новый год отшумел веселыми празднествами, можно чуть-чуть и передохнуть… Но где отдыхать-то? В этой убогой комнатушке, куда невозможно никого пригласить?

Тяжко стало на душе от неустроенности, от безденежья. Вроде бы наметился успех у петербургской публики, а денег все нет и нет. Вот и вчера захотелось по-человечески поесть, и все деньги потратил. А что делать сегодня?

В этих раздумьях прошло полдня. Неожиданно для Федора к нему зашел Василий Васильевич Андреев, тридцатитрехлетний музыкант, собиратель русских народных песен и организатор первого оркестра народных инструментов.

— Вы что, еще не одеты? — Сам Василий Васильевич был одет в теплую нарядную шубу, но, видя недоумевающего Шаляпина, спросил: — Так ведь я ж вам давно говорил, что мы приглашены сегодня к Тертию Ивановичу Филиппову. Неужто забыли?

— А разве сегодня? — растерянно спросил Шаляпин, явно выгадывая время, чтобы собраться с мыслями. Он сразу вспомнил, что на эту встречу со знаменитым сановником он возлагал немалые надежды.

— Ну ничего, я пришел заранее, так и знал, что вы забудете в этой немилосердной суете. Мы прогуляемся по Невскому… Чудная погода — легкий морозец и ветра нет. Так что вам нечего бояться, не опоздаем.

С легкой завистью Шаляпин посмотрел на богато одетого друга и стал внимательно разглядывать свой скудный гардероб. Сколько лет он старается скопить денег на выходной костюм, а все никак не получается. «Придется снова усатовский фрак надевать, — подумал Федор. — А черт их знает, может, туда, к Филиппову, и без фрака-то нельзя… А может… Нет, спрашивать не буду… Он ведь однажды сказал мне, что чай пить во фраках не ходят и что фрак требует лаковых ботинок… А где их взять, лаковые-то ботинки…»

Вскоре Шаляпин решительно облачился во фрак, подаренный ему Усатовым; фрак висел на нем мешковато, а брюки были коротки, но ничего другого не было. И друзья бодро отправились в путь. Всю дорогу они весело проговорили.

Шаляпин незадолго перед этим стал бывать в доме Василия Васильевича, где познакомился со многими артистами, композиторами, певцами. Здесь был его мир, его артистический круг. Не раз собравшиеся упоминали книги, только что прогремевшие на всю Россию.

Василий Васильевич Андреев родился в дворянской семье, получил хорошее домашнее воспитание, занимался скрипичной и фортепьянной игрой, но охотнее бродил по соседним с его селом Марьином деревням, слушал народные напевы, сказки, прибаутки, а вскоре и сам стал выступать перед крестьянами, наигрывая народные плясовые мелодии на жалейке и сам пускаясь в пляс под восторженные крики одобрения собравшихся. А дома подолгу сидел за роялем и подбирал по слуху народные песни, недавно услышанные где-нибудь во время своих путешествий по окрестным деревням. Андреев, вернувшись из-за границы, твердо решил заняться усовершенствованием балалайки как народного инструмента и попробовать завоевать ей право на концертные выступления. Было ему тогда двадцать лет.