Леонид Млечин - Шелепин

Это может показаться странным и невероятным, но в тридцать седьмом, восьмом, девятом, то есть в годы разгула сталинского террора, не пощадившего и ИФЛИ (и там сажали – и студентов, и преподавателей, а на комсомольских собраниях, проходивших каждую неделю по два-три раза, на трибуну выходили чередом дети «врагов народа» и каялись, что проглядели, не увидели, как у них под боком мама или папа… – говорилось с оттенком отчужденной брезгливости: «отец», «мать» или чаще – «он», «она»), в это время поэты еще громогласно провозглашали что-то свое.

Но фрондерство мальчиков было слишком легковесным и только им представлялось чем-то мощным.

Я с детства не любил овал,Я с детства угол рисовал.

Эти строки были как бы эмблематичными для всей фрондирующей поэтической молодежи. Программа. Мы угловаты и необтекаемы, мы врежемся в современную поэзию. В действительности же эти мальчики были ортодоксальны.

И если допустить фантастическую мысль, что, скажем, Сталин прочитал бы у того же Павла Когана строки: «Но мы еще дойдем до Ганга, но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя», он был бы доволен: хорошие мальчики растут, эти за мной пойдут куда угодно. Ах, какая смена растет: до Ганга…»

Твардовский был намного старше основной массы студентов, но уже знаменит поэмой «Страна Муравия» и в 1939 году получил самый высокий орден – Ленина. Как студенческий фольклор ходил рассказ о том, что на выпускном экзамене Твардовскому достался билет с вопросом о «Стране Муравии».

Его заместитель по журналу «Новый мир» Алексей Иванович Кондратович, тоже ифлиец, вспоминал, что Твардовский «Шелепина не признал, когда тот стал членом политбюро, шишкой недосягаемой, человеком-портретом, висевшим в унылом ряду в трепетанье красных стягов на всех праздниках».

– Кто этот мрачный тип, который сидит один за столиком? – спросил Александр Трифонович, приехав в подмосковный санаторий «Барвиха» (для высокого начальства).

Официантка с испугом ответила:

– Это товарищ Шелепин.

Когда Александр Трифонович в редакции «Нового мира» пересказал эту историю, Кондратович в свою очередь поинтересовался у Твардовского:

– А вы знаете, что Шелепин учился в ИФЛИ?

– Нет.

Один из ифлийцев, уже упоминавшийся в этой книге профессор-историк Александр Зевелев, вернувшийся с войны инвалидом, на склоне лет вспомнил несколько эпизодов совместной студенческой жизни:

«1940 год. Зимняя сессия. Стромынка. Иду за кипятком (основной пищей бедного студента) в кубовую. Здесь в окружении девушек балагурит наш комсомольский вожак. Веселый, как обычно, гомон.

– Шурик! Все «грызут» науку. Экзамены. А ты…

– Учись, учись – профессором будешь. А я вождем!.. – и в глазах неподдельный блеск.

1947 год. После войны и выписки из госпиталя живу в Ташкенте. Выхожу из здания горкома партии, где числюсь внештатным лектором. Навстречу – Шелепин в сопровождении первого секретаря ЦК комсомола Узбекистана:

– Здравствуй, Александр! Что в горкоме делаешь? Где работаешь?

– Я кандидат наук, доцент в Среднеазиатском университете. Похоже, твое предсказание не сбылось. Я еще не профессор, а ты еще не вождь…

Шелепин пригласил меня на дачу ЦК. Вспомнили ИФЛИ, товарищей, живых и погибших.

– Дерзай, пиши, – говорит Шелепин. – Надеюсь на удачу, предсказания мои сбудутся.

1966 год. Москва, ЦК КПСС. Навстречу мне в окружении двух охранников не идет – шествует – член президиума, секретарь ЦК партии Александр Шелепин:

– Читал, читал твою статью в «Правде». Как видишь, сбылось: ты – доктор исторических наук. Ну, а я…»

Известно: плох тот солдат, который не мечтает стать маршалом. А комсомол был единственной стезей для юноши с задатками политика. Впрочем, мне кажется, что насчет желания стать «вождем» шутил тогда окруженный студентками молодой секретарь институтского комитета комсомола. Хотя бы потому, что был он достаточно осторожен в словах и поступках – черта, необходимая в то время.

Ректором института была Анна Самойловна Карпова, сестра Розалии Самойловны Землячки. Старая большевичка, Розалия Землячка занимала перед войной высокие посты – член ЦК, заместитель председателя Совнаркома. Сталин ее не тронул. Анна Карпова тоже рано примкнула к большевикам, при царе дважды сидела в тюрьме, после революции оказалась на партийной работе. Студенты вспоминали ее с уважением как человека интеллигентного и внимательного. Во всяком случае, при ней в институте учились дети расстрелянных наркомов, их не выгоняли, как это случалось в других учебных заведениях.

На одном из партийных собраний ректор изложила свое кредо:

– Здесь выступали товарищи и говорили о необходимости исключения из института исключенных из партии и из комсомола. Я не имею права этого делать, так как наша задача – не механически отсекать, а воспитывать и перевоспитывать молодежь.

Комитет комсомола ИФЛИ работал под руководством парткома. Его возглавляли тоже известные люди – сначала болгарский философ Тодор Павлов. После войны он стал в Софии президентом Академии наук и членом политбюро болгарской компартии. Затем секретарем парткома стал Георгий Федорович Александров, известная в ту эпоху (пожалуй, анекдотически известная) личность. Заведующий кафедрой истории философии Александров считался автором учебника по истории западноевропейской философии, но в реальности даже не читал классиков мировой философской мысли – в чем быстро убедились наиболее серьезные и пытливые студенты.

«Мы напрасно пытались получить у профессора Александрова консультацию по „Малой логике“ Гегеля, когда зачем-то принялись добровольно ее изучать, – писал известный публицист Даниил Данин. – Мы не услышали ни одного ответа ни на один вопрос!

Выяснилось: руководитель кафедры философии никаких гегелевских сочинений в натуре не проходил, хотя эти сочинения были, как он доверительно сообщил нам, одним из трех источников марксизма».

Зато он оказался умелым партийным чиновником.

Георгия Александрова из института забрали в аппарат Коминтерна, оттуда перевели в ЦК партии. Он понравился Сталину и занял ключевую должность начальника управления пропаганды и агитации. Более того, Сталин нарушил все партийные традиции, введя Александрова, который еще не был членом ЦК, в состав оргбюро ЦК ВКП(б), ведавшего руководящими кадрами – центральными и местными – и вообще всеми текущими партийными делами.

Это решение Сталин поддержал своим авторитетом, взяв слово на пленуме ЦК в марте 1946 года:

– Были разговоры, что будто бы оргбюро должно быть составлено только из членов ЦК. Никаких указаний на этот счет в уставе не имеется, и никаких запрещений нет. Пленум может ввести любого члена партии в оргбюро. Товарищ Александров – кандидат в члены ЦК. Мы его вводим в оргбюро…