Василий Лавриненков - Возвращение в небо

Наконец показался аэродром. Летное поле было плотно заставлено самолетами. Один край аэродрома бугрился капонирами, а на другом краю тысячи людей сооружали новые укрытия и маскировочные приспособления.

Дождавшись очереди, я сделал два круга над аэродромом и пошел на посадку. Выпустил шасси и вдруг увидел, как на меня (я шел последним) заходят два "мессера". Меня бросило в жар: гитлеровцы вот-вот расстреляют мой тяжелый, повисший на крыльях самолет. Какой истребитель пропустит возможность свалить противника на посадке или на взлете, когда он не имеет скорости и практически почти беззащитен!

Первая мысль была: убрать шасси. Сделав это, я дал полный газ, а скорости - никакой. В какую-то долю секунды я все же успел бросить машину в сторону. Пулеметная очередь пронеслась рядом.

Но опасность еще не миновала. В баках моей машины кончалось горючее остаток его уже не показывали приборы. Мотор делал последние обороты.

Когда же я вторично выпустил шасси, одно колесо не стало на замок. Очевидно, пулей все-таки задело воздухопровод.

Раньше мне уже приходилось сажать самолет на одно колесо, и все кончалось благополучно. На этот раз ситуация была более сложной, ведь в машине кроме меня находился техник. Стало быть, я рисковал не только своей жизнью...

Машина не подвела меня. Немного пробежав на одном колесе, "як" начал клониться в сторону неисправного шасси. Главное было удержать его в таком положении, чтобы он не задел крылом о почву. И это удалось сделать. Самолет легко зацепил винтом землю, когда совсем упала скорость, и остановился. Выбравшись из машины, мы с техником первым делом внимательно осмотрели ее и убедились, что ремонт предстоит совсем несложный.

Сталинград - рубеж жизни

Плоская, как стол, равнина в районе базирования являлась идеальным местом, где без труда можно было разместить десятки аэродромов. Их здесь и было немало. Наша площадка, плотно заставленная самолетами, видимо, была основной. Гитлеровская разведка уже засекла ее и постоянно держала под наблюдением.

"Мессершмитты" шныряли над нами на большой высоте. Навстречу им каждый раз устремлялись краснозвездные истребители, завязывали бои. Нельзя было допустить, чтобы в пятидесяти километрах от фронта, в нашем тылу, господствовала в воздухе фашистская авиация.

Так было и в тот день, когда после всех злоключений трактор затянул наш "як" в капонир. Над головой у нас строчили пулеметы, слышались глухие залпы пушек. В стороне от аэродрома падали подбитые самолеты. Нас с техником, хлопотавшим у поврежденного "яка", сначала все подавляло, заставляло втягивать голову в плечи. Но прошло каких-нибудь полчаса, и мы свыклись с обстановкой, работали, ни на что не обращая внимания. Однако одно событие все же отвлекло нас от дела.

Неизвестно как и откуда к нам пробился транспортный "Дуглас". Стал заходить на посадку. А тут, чего и следовало ожидать, на эту совершенно беззащитную махину набросились два "мессера". Посланные ими снаряды вспороли землю прямо возле нашей стоянки, заставили нас бросить инструмент, прижаться к земле.

Ну, думаем, не уйти "Дугласу" от гибели. А он, представьте себе, продолжает по всем правилам снижаться, переходит на выравнивание, приземляется. И ничего страшного пока не происходит.

Фашистские летчики, видимо, не могли простить себе такой промашки. Один "мессер" ушел вверх, чтобы прикрыть своего напарника: тот, стреляя по "Дугласу", который совершал пробег, круто, со свистом пикировал прямо на аэродром. Видя, что попасть в цель не удается, гитлеровец вошел в еще более крутое пике и, одержимый слепой яростью, просчитался. Высота оказалась столь малой, что выйти из пике он уже не смог. На виду у всех "мессер" врезался в землю. Раздался оглушительный взрыв, во все стороны брызнули осколки и пламя.

Радуясь столь неожиданному обороту дела, мы снова взялись за ремонт.

Закончили его поздно вечером. Ночевать решили в длинном колхозном сарае на свежем сене, застеленном брезентом. Я пришел на ночлег последним. В потемках начал искать местечко, где бы приткнуться.

- Падай сюда! - позвал кто-то. Ну, конечно, это был Тильченко! Кто еще станет ждать своего напарника, как не ведущий!

- Ну как, порядок? - спросил Николай, когда я, сняв ремень и гимнастерку, стал укладываться рядом с ним.

- Завтра проверим гайки, почистим оружие, и можно будет облетать.

- Утром полк перескочит на другой аэродром. Километров двадцать, не больше. Доберешься туда сам.

- Почему сразу не сели там, где надо? - в сердцах спросил я. - Может, и не случилась бы со мной эта неприятность...

Тильченко отозвался не сразу.

- Я бы и сейчас, среди ночи, перелетел в Гумрак, если бы не было там немцев, - со вздохом сказал он. - Там бы уж наверняка удалось узнать, куда эвакуированы наши семьи... Человек теперь - как иголка в сене, ничего не стоит затеряться...

- Хватит гудеть... Дайте людям спать! - пробурчал кто-то рядом, резко перевернувшись.

Я слышал, как Тильченко несколько раз тяжело вздохнул, и невольно притих. Могли ли мы знать, что проводим вместе последнюю ночь?..

Все произошло так нелепо! Утром полк, взлетев парами, оставил перегруженный, уже известный противнику аэродром. Николай Тильченко один, без ведомого, оторвался от земли последним.

Мы с техником стояли возле своей машины на краю поля.

Самолет Тильчевко пробегал мимо нас, и мне показалось, что Николай помахал нам рукой. Мы долго смотрели ему вслед.

"Як" моего ведущего только еще набирал высоту, когда на него напали два "мессера". После нескольких очередей машина Тильченко резко пошла вниз.

Мы на земле сжимали кулаки, кусали до крови губы. Наш командир звена, которого я столько раз иногда неумело, но всегда самоотверженно защищал, погибал у меня на глазах. Тильченко не стал ждать меня, чтобы не терять времени: каждый вылет был тогда очень важен. Он летел последним в строю и оказался беззащитным.

"Як" взорвался километрах в десяти от аэродрома. Черный столб дыма поднялся над ровной степью... Возможно, на том месте, где произошла трагедия, люди когда-нибудь найдут орден Ленина, уцелевший в огне. Не знаю... Знаю только, что в моей душе и в сердцах однополчан навсегда сохранится добрая память о бесстрашном бойце - нашем верном друге...

К вечеру я тоже был готов вылететь на новый аэродром. Пока испытывал мотор, техник стоял в стороне и наблюдал за небом. Вскоре он подал мне знак, что в воздухе никого нет, после чего быстро занял свое место в фюзеляже, и мы взлетели.

Пролетая над степью, я напряженно разглядывал землю, но так и не увидел выгоревшего круга на том месте, где взорвался самолет Николая Тильченко. Оно, наверно, и лучше, что ничего не увидел. Тильченко и сейчас для меня живой. Мне иногда кажется, что он просто полетел на боевое задание и должен еще возвратиться.