Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Кушнир Александр Исаакович
«Большой железный колокол» вышел на сцену, почти не отстраиваясь. Быстро «воткнулись» — и погнали. «Как песня-то называется?» — задиристо крикнул кто-то из зала. «А вы сами должны знать!» — парировал Корзинин. И все вокруг рассмеялись.
Буквально с первых аккордов от музыкантов пошел дикий драйв, который усиливали синтезаторные атаки одолженного у «Землян» «Матадора». Одетый в милитаристский френч и странную шапку 19-летний Сергей наяривал на электрооргане так, словно это был его последний концерт. Слов не разобрать, звук доносится как из глубокого колодца, клавиши визжат, словно маралы на случке, но, без сомнения, это был настоящий прогрессив-рок.
Неудивительно, что после такого эмоционального выступления музыканты просто не могли остаться незамеченными. Вскоре «Большой железный колокол» стал одной из популярнейших рок-групп Ленинграда. Курёхин сыграл в составе «БЖК» несколько концертов, но через год этот перспективный альянс распался. «Я расстался с Корзининым по причинам, о которых не хотелось бы говорить», — признавался Сергей спустя два десятка лет.
В то время Курёхин жадно хватался за любые проекты, от поэтических до театральных, от концертов импровизационной музыки до фестивалей Коли Васина, посвященных The Beatles. Кроме того, Сергей стал регулярно наведываться в театральную студию «Радуга» к своему родственнику Эрику Горошевскому.
«Эта студия была сложным явлением, — рассуждал впоследствии Драгомощенко, — потому что Горошевский был человеком с совершенно пагубной одержимостью театром! Он учился у Товстоногова и постоянно кипел идеями. Но странное звено между реализацией проектов и этими затеями иногда как бы рвалось. Горошевский любил репетировать, а не выпускать спектакли. Тем не менее Эрик обладал удивительным качеством привлекать к себе молодежь и вести ее за собой. В каком-то смысле это была секта».
Примечательно, что в театре Горошевского оттачивал актерское мастерство весь костяк раннего «Аквариума»: Борис Гребенщиков, Дюша Романов, Сева Гаккель, Александр «Фагот» Александров, Анатолий Гуницкий, Владимир Болучевский. Туда же ходили Владимир Диканский, Сергей Берзин, Сергей Свешников и, собственно, сам Курёхин.
«Горошевский хотел, чтобы я писал музыку к спектаклям, а Курёхин ее интерпретировал, — вспоминает Володя Диканский. — Тогда Сергей написал всего одну мелодию, на стихи Бродского, а играть чужую музыку было для него настоящим мучением. Поэтому репетиции он, как правило, не посещал. Мне это надоело, и я сказал ему: «Если мы что-то делаем, то делаем. Если не делаем, то гуляй!» И он пошел отдыхать. Правда, совсем на меня не обиделся».
Теперь Курёхин нашел себе новую игрушку — соблазнял друзей-музыкантов смотаться на джазовый фестиваль в Западную Германию. И ничто не могло его остановить — ни государственные границы, ни паспортный режим, ни отсутствие денег и связей. Его идея не воплотилась в жизнь только потому, что никто из его знакомых на подобные безумства отважиться не мог.
«Сергей с улыбкой Джоконды приглашал меня выступить на фестивале в Мёрсе, — вспоминает барабанщик группы «Гёзы» Александр Емельянов. — Логика в рассуждениях Курёхина была следующая: в конце 1970-х Германия звала к себе музыкантов со всего мира — приезжайте, будете обеспечены жильем, едой и так далее. И там образовалась куча летних фестивалей, куда съезжалась музыкальная братия со всего мира. И Курёхин меня туда тащил, тащил, а я почему-то не соглашался».
Неожиданно Сергей устроился дирижировать милицейским хором в одном из домов культуры и работать концертмейстером в студенческом театре ЛГУ. Параллельно подрабатывал тапером в бассейне и играл на органе в католическом костеле в Ковенском переулке.
«Когда Сергей сел за орган и раздались первые аккорды, он всех нас поверг в жуткий, прямо-таки мистический нокдаун, — вспоминает Рим Шагапов. — Впечатление было неожиданное и одновременно очень мощное».
Затем неугомонный Курёхин вписался в состав молодой группы «Гольфстрим». На дебютном концерте коллектив произвел фурор, начав выступление с рева военной сирены. Сирена приводилась в действие вручную, и было непонятно, где Курёхин ее откопал. Но, как выяснилось позднее, это стало чуть ли не единственным козырем «Гольфстрима», хотя в команде и играли первоклассные музыканты — басист Володя Грищенко и гитарист Сережа Белолипецкий.
«Белолипецкий писал песни не совсем простые по форме, с большими импровизационными кусками, — вспоминал Курёхин. — Но группа «Гольфстрим» просуществовала недолго, так серьезно и не заявив о себе. Хотя там было несколько симпатичных композиций, которые мне нравились».
Поскольку Сергею надо было кормить семью, он стал выступать в эстрадном ансамбле — вначале от Архангельской филармонии, а затем от филармонии Республики Коми. Курёхин был тарифицирован как «музыкальный руководитель» и больше года ездил с концертами по городам и весям. Играл на модном электромеханическом Fender Pianos, зарабатывал деньги в сборных концертах и впоследствии этот фрагмент своей биографии вспоминать не любил. Спустя несколько десятилетий узнать более подробную информацию не представляется возможным — Сережу Белолипецкого разыскать не удалось, а басист Володя Грищенко умер от передозировки наркотиков.
Свободный джаз
По своей сути рок — бездуховная, безыдейная культура. Авангард же несет в себе высочайшую идею. Из интервью Курёхина журналу «Квадрат», 1978
Середина 1970-х. Здание московского Театра эстрады окружено конной милицией, сдерживающей напор нескольких сотен человек — тех, кто не смог попасть на концерт трио Ганелина. Впервые в советской истории авангардный джаз должен был прозвучать в пятистах метрах от Кремля. Только что у прибалтийских музыкантов вышел дебютный диск Con Anima, сразу же ставший огромным дефицитом. В те годы новый джаз был чем-то не только модным и полузапрещенным, но даже таинственным.
Концерт трио Ганелина проводился без всякой рекламы, но в зале Театра эстрады яблоку негде было упасть. Огромные двери Дома на набережной не выдержали напора людей, зрители сидели по два-три человека на одном месте, удерживая пальто в руках. Музыканты из Вильнюса отрывались по полной программе: Владимир Чекасин орудовал двумя саксофонами, Владимир Тарасов выплетал из барабанных ударов причудливые узоры, а Вячеслав Ганелин левой рукой играл на рояле, а правой на электрогитаре. Минут через двадцать, искалечив аргентинское танго, трио превратило «старый добрый джаз» в рев того самого Везувия, что сопровождал последний день Помпей.
Их авангардная музыка решительно не вписывалась в рамки джазового мейнстрима. Трио Ганелина ломало стилистические барьеры, а его участники выглядели едва ли не новыми революционерами. В паузах между композициями они шутили друг с другом и вели себя крайне раскованно. Было очевидно, что со степенными советскими джазменами они изначально не имели ничего общего.
В самый разгар их выступления из зала стремительным шагом удалился бородатый мужчина в американской джинсовой куртке. На его лице бушевала озлобленность. «Это какой-то цирк! — раздраженно бросил он спутнице. — И почему я должен всё это смотреть? Я разве купил билеты в цирк? Я купил билеты на джазовый концерт! Во что эти клоуны превратили джаз?!»
Человека в джинсовой куртке звали Алексей Козлов. Возможно, он почувствовал, как у него из-под ног уходит эпоха. Или просто был не в духе, опаздывая на репетицию своей группы «Арсенал».
В отличие от Козлова другой музыкант досмотрел выступление трио Ганелина до конца. Он сидел на дешевых местах, не отрывая взгляда от сцены. И, похоже, понял всё. А если не всё, то многое. Увидел воочию, что такое абсолютная свобода в музыке. Увидел своими глазами, насколько экспрессивной бывает импровизация. И понял, что в новом джазе нет никаких границ и там возможно всё.
С чистым сердцем он направился в сторону Ленинградского вокзала, чтобы купить билет на ночной поезд. Как вы, наверное, догадались, это был Сергей Курёхин. Он приехал в Москву навестить родственников, и на концерте оказался, что называется, по случаю. Но, увидев трио Ганелина, почувствовал, что в его жизнь мощной струей ворвался авангард.
