Сергей Ушаков - В интересах всех фронтов

Так вот на бомбардирование железнодорожного узла Смоленск 23 апреля совершил я свой первый боевой вылет в составе штатного экипажа. У нас было подвешено, согласно приказу, по восемь бомб ФАБ-100 и ЗАБ-100 и четыре ФАБ-250. Подвеска бомб с различной баллистической характеристикой вынуждала делать два захода. Ожидалось, что если от зажигательных бомб не возникнет пожара, то они сами будут гореть около четырех минут, чем обеспечат идущим сзади экипажам надежное прицеливание.

Наш экипаж вылетал первым. На выруливании, случайно обернувшись, я обратил внимание на бортового техника Плетнева; его лицо казалось измученным, неестественно бледным. Не придав, однако, этому особого значения, я занялся своими делами.

За взлетом всегда внимательно следят все члены экипажа. Взлет - начало всех начал, наиболее ответственный этап полета, особенно для самолетов ТБ-7, недостаточно мощные моторы которых работают в это время на пределе.

Мы взлетели отлично. Пока с небольшим набором высоты шли к Серпухову, наступила темнота. Строго над Серпуховом развернулись и в том же режиме продолжали полет до высоты 5100 метров. Светила луна, хорошо просматривались реки, озера, шоссе. Самолетовождение сложности не представляло. Я быстро определил и учел снос.

Над целью, сделав несколько доворотов, сбросил шестнадцать стокилограммовых бомб. Тут же поднялось десятка два световых лучей, заработала зенитная артиллерия всех трех калибров. Поскольку предстоял еще заход, летчики, прибавив моторам обороты, продолжали полет по прямой, но с небольшим снижением. Скорость и высота все время изменялись - это мешало зенитчикам вести точную стрельбу. И вот начали рваться фугасные бомбы вперемешку с зажигательными, которые горели очень ярко (температура горения зажигательной бомбы до 3000 градусов). Железнодорожных составов и на этот раз было немного: три-четыре. Одна зажигательная бомба угодила в вагон, и теперь он будет гореть, создавая точку прицеливания идущим за нами товарищам.

Мы вышли на боевой курс вторично, а вагон еще продолжал гореть. Прицелившись по нему, я нажал на кнопку сбрасывателя. И тут, в момент отрыва первой бомбы, самолет схватили лучи двух прожекторов. Маневрировать, пока не будет сброшена последняя бомба, нельзя. Когда запахло взрывчаткой, я доложил:

- Бомбы сброшены!

Летчики сразу же начали противозенитный маневр, и вскоре мы ушли от прожекторов.

Серия сброшенных нами крупных бомб перекрыла цель, разрушив полотно железной дороги, уничтожив много вагонов.

Когда заходили на посадку, я вновь встретился глазами с бортовым техником. Он был спокоен, лицо его не выражало ничего, кроме усталости. После ужина в общежитии Арсен объяснил это просто:

- Каждый человек такую работу переживает по-своему. Привыкнет пройдет...

Незаметно боевые полеты стали главной и неотъемлемой частью моей жизни, а каждодневная подготовка к ним - правилом.

* * *

9 и 10 мая полк, в том числе и мы, бомбардировали аэродромы в районе Харькова. 11 мая получили задание нанести удар по железнодорожному узлу Витебск, но погода в районе аэродрома стояла плохая, и экипажи, находясь в землянках, ждали отбоя.

Однако командование приняло решение на вылет. Наступила темнота, заградительные огни на аэродроме едва просматривались. Для облегчения взлета в конце полосы поставили прожектор, луч которого был направлен вертикально.

Наш экипаж выруливал последним уже в полной темноте. Взлетали в сторону леса. Оторвались и точно прошли над лучом прожектора - ничего не видно. Пилотировать пришлось только по приборам.

- Убрать шасси, - как всегда, спокойно скомандовал Александр Александрович бортовому технику.

После команды прошло несколько секунд, и вдруг сквозь нижние стекла я увидел, что самолет сближается с лесом, как при посадке. Летчики, занятые пилотированием вслепую, не заметили этого.

- Земля! - крикнул я по СПУ.

Моторы взревели, как будто их кто-то больно подхлестнул, и самолет плавно перешел в горизонтальный полет. Пролетев буквально над верхушками деревьев и набрав необходимую скорость, стали набирать высоту. В самолете тишина, все молчали...

Как только вышли за облака, командир спросил Плетнева:

- Борттехник, что произошло на взлете?

- Не знаю, товарищ командир, не понял! - последовал ответ.

- Я понял и знаю! - уже раздраженным голосом среагировал на этот ответ Арсен. - После посадки разберемся!

Вот и всегда будет так. Пусть мы только-только взлетели, случайно избежав опасности, и впереди у нас целых пять часов полета, в течение которых возможно всякое - и зенитный обстрел, и встречи с истребителями, однако в голосе Арсена прозвучала непоколебимая уверенность: мы вернемся домой. И эта уверенность, конечно же, передавалась нам...

Полет прошел хорошо. Выяснить причину происшествия на взлете труда не представляло: отошел сектор газа одного из моторов, и он работал на пониженной мощности. Когда борттехник получил команду "Убрать шасси!", он засуетился и не заметил этого нарушения режима работы.

Теперь уже вдвоем с Арсеном мы обратились к командиру с выражением недоверия бортовому технику.

Александр Александрович внимательно выслушал нас, согласился, что Плетнев нервничает на взлете, однако отметил при этом, что, вообще-то, техник очень старателен и всегда успевает между вылетами проследить за подготовкой материальной части.

- Вот сделает еще вылетов пять-шесть, представлю его к награде и переведем в наземный экипаж. А нам и самим надо быть повнимательнее! заключил командир.

27 мая полк получил задание бомбить Данциг. Это уже был мой двадцатый боевой вылет. Лететь предстояло девять часов. Самолет загрузили бомбами две ФАБ-1000, две ФАБ-500 и тысячами листовок на немецком языке.

После отхода от ИПМ выяснилось, что ветер встречно-боковой, поэтому продолжительность полета к цели увеличивается на двадцать семь минут. Вышли в море. Мы находились в середине боевого порядка, и я, хотя и не ослаблял внимания к расчетам, все же ждал, что первые экипажи заставят "заговорить" ПВО, упростив тем самым выход на цель остальным экипажам, в том числе и нашему.

Так и случилось. Взметнулись в ночное небо прожекторные лучи - тут же образовалась сплошная завеса огня. Один самолет гитлеровцы схватили, но, видимо, бомбы он уже сбросил, так как быстро выскользнул из опасной зоны. А мы еще только подходили к береговой черте. Когда я открыл бомболюки и при пересечении берега включил секундомер, чтобы бомбы бросать по расчету времени, если буду ослеплен прожекторами, яркий луч лизнул наш самолет, за ним уцепился второй, третий...

Лететь к цели продолжали по приборам. Где рвутся зенитные снаряды - не видно. Но как только вышло расчетное время, я нажал на кнопку. Одна за другой полетели бомбы. Летчики отсчитывали падение их по вздрагиваниям самолета и, когда оторвалась последняя, без моей команды начали выбираться из огненного пекла с креном, со снижением. На высоте 4500 метров вышли из зоны обстрела.