Игорь Каберов - В прицеле свастика

Аэродром был уже рядом. Сели мы хорошо. Подрулив к самолетам и выключив мотор, я выскочил из кабины и нырнул под машину. Разумеется, долго искать не пришлось. Вот они, следы пуль. Одна из них просверлила капот мотора, другая пробила фюзеляж чуть позади кабины техника. Пока я искал пробоины, Диков весело рассказывал подошедшим товарищам, как мы здорово «пугнули пехотинцев» и как потом сделали над ними «мощную горку».

Когда я пригласил техника к самолету и показал ему пулевые отверстия, тот посмотрел на меня квадратными глазами:

— Откуда это?

— Как откуда? Сам подготавливал самолет к полету, а еще спрашиваешь!

Тут он все понял. Мы осмотрели мотор. Выяснилось, что пуля ударила в подкос подмоторной рамы, рикошетировала от него, сделала слабую метку на картере двигателя и, видимо, потеряв скорость, выпала из — под капота.

К самолету вместе с комендантом подошел командир нашей группы лейтенант Костылев. Докладывая ему о выполнении задания, я не утаил случившегося и, конечно же, в свое оправдание попытался пояснить мотивы полета над колонной пехотинцев. Осмотрев пробоины, Костылев вылез из — под самолета.

— Значит, вы им боевой дух подняли, а они вам его чуть не выпустили? Ну что ж, в следующий раз выпустят. Вольности в авиации обычно кончаются плачевно.

Костылев строго посмотрел на меня, словно хотел убедиться, понял ли я свою ошибку, потом спросил:

Что нового дома? Есть ли сведения о Соседние? Я рассказал о Соседние и, конечно же, о Ефимове. Костылев задумался:

— Да… Будем надеяться, что он где — нибудь на вынужденной сидит…

Моторы запустились хорошо, и вот мы уже в воздухе.

Смотрю на Череменец, на оставшихся среди поля деревянных лошадей и машущего нам фуражкой коменданта. До свидания, капитан! Встретимся ли мы с тобой еще когда — нибудь на дорогах войны?

«ПРИДЕТСЯ НАЖАТЬ НА ГАШЕТКИ»

Положение под Ленинградом становится все более напряженным. Город ведет ожесточенную войну на два фронта. финские войска рвутся на Карельский перешеек. Гитлеровские полчища вступили в пределы Ленинградской области. Над главной базой балтийского флота — Таллином нависла смертельная опасность.

Утром 13 июля 1941 года три наших товарища — Владимир Халдеев, Михаил Багрянцев и Михаил Федоров — улетели под Старую Руссу, звено Егора Костылева — в Куплю. Им предстояло базироваться на других аэродромах. Собрав остальных летчиков, командир сказал, что, видимо, на днях кому-то предстоит лететь в Эстонию. При этом он глянул в мою сторону, и я подумал, что ответственное задание поручат, наверное, нашему звену. Командир продолжал говорить, а я уже представил себе Таллин, его узкие, как ущелья, улочки средневековья и широкую морскую гавань со множеством кораблей. Незадолго до войны мы ездили в эстонскую столицу на общефлотский смотр художественной самодеятельности и размещались там в первоклассных каютах огромного корабля «Вирония», Весь Таллин пел в те дни, радуясь свободной и светлой жизни. А вот теперь ему угрожает фашистское нашествие. Старый Томас — хранитель города, о чем ты думаешь сейчас, стоя на своей башне? Не печалься, мы тебя в беде не оставим!..

— Вы поняли, лейтенант Каберов? — повысил вдруг голос майор.

Оказывается, я так задумался, что, не расслышал его последних слова и смотрел на него, будто спросонья.

— Поняли, Каберов? — переспросил майор. — Вы и ваши товарищи стали основными базовыми летчиками. Ваше звено при любых обстоятельствах остается здесь. Прикрытие Кронштадта — наша главная задача.

Командир посмотрел на часы, напоминая нам, что до очередного вылета остается восемь минут, Затем последовало обычное предупреждение о необходимости внимательного наблюдения за воздухом.

Вот тебе и Таллин! Возле самолета Алиева мы остановились.

— Ничего, Таллин — это не основное направление, — сказал Гусейн, как бы утешая кого-то, — Главные бои предстоят, видимо, здесь.

Он что-то еще хотел сказать, но в воздух взвилась зеленая ракета, и мы заняли свои места в кабинах. Запускаю мотор и думаю: а ведь Гусейн, наверное, прав. Здесь предстоят трудные бои. Только они еще впереди, а в Таллине уже сейчас есть работа для нашего брата. До чего же надоел этот «святой барраж» над базой и этой Маркизовой лужей! Недаром нас Новиков давно называет базовыми летчиками.

Мы уже выруливаем, когда наперерез нам выбегает техник. Он показывает руками крест. Возле кабины моего самолета вырастает фигура Аниканова. Струей от винта у адъютанта сбило фуражку. Он бежит за ней, возвращается и, обращаясь к нам, торопливо сообщает, что ночью фашисты бомбили Клопицы и что сейчас, видимо, последует команда прикрыть этот аэродром.

— А что, ожидается повторный налет?

Аниканов улыбается, неопределенно пожимает плечами.

Но уже в следующую минуту послышалась команда: «На Клопицы!» Мы прямо со стоянки пошли на взлет. Я испытывал радостное чувство: «Хорошо! Хоть раз не на базу».

Деревня Клопицы, с белой церковью в центре ее, примыкает к аэродрому. Самолетов на аэродроме нет. Интересно, что же бомбили здесь немцы во время налета, что видели они с высот ночного неба на этом пустынном поле и в этой чаще, вставшей зеленой стеной вдоль северной границы аэродрома? Небольшие воронки от сброшенных на него бомб темнеют, словно раскатившиеся монеты.

Алиев и Соседин идут рядом. Снова разглядываю воронки. Пытаюсь вообразить, как здесь, над этим полем и лесом, ночью кружили фашистские самолеты. «Днем бы их увидеть да разделаться с ними, — думаю я. — Должны же мы, истребители, когда — нибудь истребить хоть одного фашиста. Неужели мы так молоды, что нам ничего нельзя доверить? В Таллин — нельзя, под Старую Руссу — тоже. Просил командира послать нас под Выборг. Положение там серьезное. Наши с трудом сдерживают яростные атаки финских войск. Но командир сказал, что авиацию противник не применяет и что драться в воздухе не с кем. „А штурмовать? — возразил я. — Почему бы не штурмовать?“ В ответ последовало: „Не горячитесь. Когда нужно будет, пошлют“. — „Так ведь нужно же, нужно, товарищ командир!..“ Но он лишь посмотрел на меня сощуренными глазами и ничего больше не сказал…

Что такое? Алиев вышел вперед и подает сигнал «Внимание». С юга идут неизвестные самолеты! Разворачиваемся — и к ним. Нет, это не противник. Это два наших МИГа возвращаются с задания. А у Алиева глаза зоркие. Молодец, далеко видит. Мы возвращаемся к Клопицам. Я внимательно наблюдаю за воздухом и ругаю себя за то, что в полете думаю о постороннем. Время наше истекает. Делаем последний круг над Кло — пицами. Я смотрю на проплывающий под крылом аэродром. Откуда мне знать, что скоро рядом с ним в непроглядном лесу будет стоять наша палатка и что именно здесь, в Клопицах, развернутся события, которые оставят след в моей памяти на всю жизнь?