Евгений Адлер - Земля и небо. Записки авиаконструктора

Когда случилась авария АИР-7 и когда авторитетная комиссия ставила вопрос о запрете Яковлеву самостоятельной конструкторской деятельности, он проявил твердость характера, несгибаемую волю. Именно его бойцовский темперамент позволил преодолеть неблагоприятные обстоятельства, переломить ход событий. Критически пересмотрев вместе с Сергеем Макаровым и конструктором Глебом Седельниковым конструкцию крыла и доработав ее, он сумел снова приступить к летным испытаниям, и АИР-7 перекрыл, пусть и не на много, ранее достигнутую максимальную скорость. Нет, далеко не каждый был бы на это способен!

Чтобы понять истоки его стойкости, живучести, твердости в преодолении неудач, стоит заглянуть в ранний период его жизни, когда молодой Саша Яковлев поступил рабочим в эскадрилью Военно-воздушной Инженерной Академии им. Жуковского. Попав в подчинение к Алексею Анисимовичу Демешкевичу, инженеру-практику этой эскадрильи, человеку, одаренному от природы умом, любознательностью и трудолюбием, он получил великолепную выучку и воспитание. Заметив сразу во вчерашнем школьнике задатки и способности, Алексей Анисимович, оказавшийся еще великолепным воспитателем, стал, постепенно усложняя, давать Саше, одно за другим, все более сложные задания. Начав с уборки ангара и мытья самолетов после полетов в дождливую пору, он перешел к профилактическим переборкам простейших механизмов, которые подросток должен был разобрать, почистить, смазать и снова собрать. При этом ничего не испортить и не растерять.

Затем Яковлев стал работать подручным у опытных мотористов, когда они полностью разбирали двенадцатицилиндровый мотор водяного охлаждения М-5, проводили положенные регламентные работы, заменяли изношенные детали новыми и снова его собирали.

Наконец, настала для Яковлева заветная минута, когда Демешкевич подвел его к одному из моторов М-5 и сказал:

— Разберешь этот мотор, проделаешь регламент и сам его соберешь.

Он его и ободрил советом: ты берись за трудное дело, как за легкое, а за легкое, как за трудное, но тут же его и предостерег:

— Если ты думаешь, что разбирать мотор — это болты развинчивать, это еще не все. Главное, береги прокладки. Они узорные, медно-асбестовые, чуть неаккуратно дернешь поддон картера или головку блока цилиндров, когда отвернешь все болты, прокладка и разорвется. А ты сначала разберись, к какой поверхности и где она прилипла, осторожненько подцепи ее отверткой там и тут, а когда она везде отстанет, сними, да повесь ее повыше. Подальше положишь — поближе возьмешь.

Демешкевич имел в эскадрилье Академии большой авторитет, нажитый беззаветной преданностью своему делу, трудолюбием и неиссякаемым оптимизмом и юмором. Яковлев, когда уже стал главным конструктором и переманил Демешкевича в свое ОКБ, навсегда сохранил к нему уважительное отношение.

Южное небо

К концу лета 1933 года удалось справиться с постройкой третьего самолета АИР-6 и передать его заказчику. Я возобновил активные занятия с кружком планеристов, где сам стал инструктором-общественником. Осенью за безаварийную практику полетов и успехи в летной подготовке кружковцев я был отмечен похвальной грамотой ЦС Осоавиахима и получил путевку в ВЛПШ (Высшую летно-планерную школу ЦС Осоавиахима), куда был зачислен учлетом.

Проводя последнее занятие со своим кружком на холмах, вблизи станции Первомайская, мне захотелось перед отъездом в Крым проверить собственную технику пилотирования.

Взлетев к концу дня с Лысой горы, в заключительном полете я задался целью: одним точным левым разворотом попасть в лощину, ведущую к нашему ангару, расположенному в ее дальнем конце на возвышенности, с тем, чтобы помочь приуставшим за день учлетам и не вынуждать их далеко тащить планер. Полет удался хорошо. После взлета, уверенно перейдя в планирование, заложил левый вираж и, пользуясь предвечерним затишьем, почти не шевеля ручкой управления и педалями, точно приземлился в намеченном месте.

По прибытии в Крым нас, новичков ВЛПШ, встретили на симферопольском вокзале и, рассадив на скамейках открытого кузова грузовика, лихо прокатили по горным серпантинным дорогам от вокзала до Школы. Глядя в пропасти, куда ссыпался гравий из-под колес машины, карабкающейся в гору, я с содроганием думал о предстоящих полетах.

Первые же полеты в этой Школе совершенно меня обескуражили. Наша группа начала летать на таких же планерах «Стандарт» конструкции O. K. Антонова, на которых мы тренировались еще в Москве. При слабом ветре на длинном и пологом продолжении нижней части южного склона горы Клементьева (Узун-Сырт) я, по привычке, после нескольких секунд пробега по земле, отрываю планер, взяв ручку на себя. Но что это? Планер словно взбесился! Он то прижимается к склону, то валится из крена в крен, то мотается влево-вправо, то снова взмывает, то опять прижимается и, наконец, грубо приземляется. Так, раз за разом, продолжалось несколько полетов.

После каждого такого полета наш инструктор С. М. Каплун ругал меня на чем свет стоит, а к концу дня заявил: еще денек с тобой повожусь, но, видимо, придется отчислить.

В подавленном настроении, расстроенный, я наобум отправился бродить по окрестным холмам, забрел в кусты спелого кизила и, пытаясь разобраться, в чем же дело, стал хладнокровно сравнивать свои полеты над Москвой и в Крыму.

Поплевывая продолговатыми гладкими косточками, успокоившись, размышляю:

— Планеры — одинаковые. Склон тут еще удобнее — пологий и длинный. Амортизаторы… Да, конечно же, все дело в этих амортизаторах! Там тянули за два конца, а здесь — за один. Он вдвое длиннее, но и вдвое слабее тянет. Значит, когда я преждевременно отрываю планер, он еще не набрал скорость, находится на закритическом режиме полета, где все наоборот: если крен влево, ты даешь ручку вправо, а крен не уменьшается, он еще больше увеличивается; когда нос планера опускается — тянешь ручку на себя, а нос еще быстрее «клюет». Так вот в чем дело! А где же инструктор? Он что, не видит, в чем моя ошибка? Ну погоди! Завтра, в первом же полете, буду хладнокровно ждать, пока планер сам не оторвется от земли. Не потяну ручку на себя, хоть убей, хотя бы он бежал и бежал, пока не остановится или не взлетит сам.

Действительно, стоило только подождать, планер спокойно ушел в воздух, прекрасно вел себя в полете, повинуясь каждому движению ручки и педалей, даже, как мне казалось, каждой мысли моей, описал плавную дугу над пологим склоном и аккуратно приземлился. Раз за разом повторяя образцовые планирующие полеты по прямой и хорошие посадки, я вместе со всей группой перебрался на верхний старт. Положенный вывозной полет на парение в двухместном планере Ш-4 опять оказался неудачным. Сидя впереди инструктора, я почти ничего не видел кроме носа планера, округлых линий, уходивших вниз и в стороны. Единственным ориентиром оказалась трубка Вентури, торчавшая впереди слева, по которой я пытался угадать наше положение в воздухе. Переговорная трубка, соединявшая меня с инструктором, все с тем же Каплуном, была плохо присоединена к моему шлему, и я почти ничего не мог расслышать из того, что он говорил. Когда я, наконец, поняв, что он кричит «Убери левый крен!», попытался выровняться, но, неуверенно двинув ручку вправо, почувствовал сопротивление и перестал нажимать на нее. Оказывается, в цепи управления был большой люфт, его-то я и выбрал и, почувствовав нагрузку, принял ее за действие инструктора.