Владимир Томсинов - Сперанский

Весьма понятно, что лицо бездушное и бесталанное находит во власти единственное средство в какой-то степени возместить свою бездарность, удовлетворить потребность в самоутверждении и общественном признании, от которой не избавляет почему-то природа даже тех, кого совершенно избавила от достоинств ума и сердца. Но чем питается стремление к власти у личности незаурядной, не могущей не чувствовать свою незаурядность и уже в одном данном чувстве находить необходимое самоутверждение? На что нужна ей власть?

История сыграла много вариаций на тему «человек с душой, талантом — политика с властью» и почти во всех них мелодия судьбы прозвучала драматично. Прозвучала где коротко, где протяжно, где чисто, а где сумбурно и оставила свое эхо — в фактах странных и загадочных событий, словах душевных откровений и признаний, фразах разговоров и писем, страницах воспоминаний и дневников, текстах философских трактатов. Все это зачастую просто вызывающе не соответствует официальным речам, бумагам, мифам, и все же именно здесь — в большинстве своем сокровенно личном — именно в нем, наполненном душевною сумятицей, а не в аранжированной, блистающей, но пустой официальщине, находят прибежище подлинные, по-настоящему чистые отзвуки былого времени, отжившей эпохи. И так сливаются они с эхом личной драмы, что и не отличишь одно от другого. «Великое лицо Сперанского является таким сильным двигателем во всех событиях его века, что их, большею частию, невозможно почти отделить», — писал М. А. Корф, и он имел для такого утверждения много оснований.

Эпохальное в личном, личное в эпохальном — такова формула истории. Думается, в наибольшей степени она применима к судьбам тех, кто, будучи одаренным от природы умом и душевным богатством, бросился в крутой водоворот политики. Многие из них канули в пучину безвестности, но некоторые выплыли и навсегда остались с человечеством, неся жизнью своей немой урок, немой укор. Сперанский — один из выплывших…

Сперанский был, конечно, гений в полном смысле слова, гений с недостатками и пороками, без которых никто не бывает в бедном нашем человечестве, но едва ли не превзошедший всех прежних государственных людей наших — если в прибавок к великому уму его взять огромную массу его сведений, теоретических и практических. Имя его глубоко врезалось в историю. Сперва ничтожный семинарист, потом всемогущий временщик, знаменитый изгнанник, восставший от падения с неувядшими силами, наконец бессмертный зиждитель Свода законов, столь же исполинского в мысли, как и в исполнении, — он и гением своим, и чудными своими судьбами стал каким-то гигантом над всеми современниками.

М. А. Корф сумел узнать о Сперанском больше, чем кто-либо другой из его современников. К сведениям и впечатлениям, вынесенным из личного общения со Сперанским[6], Модест Андреевич добавил многочисленные факты о его жизни, сообщенные лично знавшими его людьми, а также много такого, что оказалось запечатленным в документах. В результате получилась двухтомная биография — «Жизнь графа Сперанского», которая, будучи опубликованной в 1861 году, и по сей день остается, несмотря на умолчания о целом ряде эпизодов в судьбе этого государственного деятеля, самым полным его жизнеописанием.

В характеристике тех или иных лиц Корф редко упускал возможность сказать о каком-либо их недостатке или пороке, в связи с чем очень часто навлекал на свою персону гнев современников. Справедливости ради отметим, что отрицательные стороны характеризуемых деятелей Модест Андреевич умел подать с таким изяществом, что они должны были восприниматься скорее как похвала, но уж ни в коем случае не как оскорбление. В качестве образчика подобного «изящества» можно привести характеристику Петра Кирилловича Эссена, занимавшего должность Санкт-Петербургского генерал-губернатора в 1829–1842 годах. «Отличительными чертами его, — писал Корф, — были добросердечие, личная честность и — безмерная ограниченность ума, и если под "нищими умом" разумеется в Священном писании соединение этих качеств, то никто более Эссена не имел права на царствие небесное».

Легкость, с которой Модест Корф разоблачал различных лиц, породила мнение о нем как о человеке пакостном и жестокосердечном. Но в действительности эта легкость должна была свидетельствовать скорее об одинаковом его отношении как к достоинствам человеческой личности, так и к ее недостаткам. В самом деле, кто мог лучше сокурсника Пушкина по Царскосельскому лицею понимать, что пороки являют для человеческой натуры такую же ценность, как и положительные свойства, что плох был бы человек, если б все в нем было хорошо.

Начиная в 1846 году работу над книгой «Жизнь графа Сперанского», Модест Андреевич писал: «Не одни результаты этой жизни, но и самое ее течение будет привлекать внимание потомства, и нам надобно стараться уловить и изобразить ее черты, покамест еще можно и пока наш Сперанский не обратился еще в такой же таинственный миф, каким являются уже нам примечательные люди близких даже эпох, например, века Екатерины. Но в этом деле пристрастие сердца и чувств должно уступить беспристрастию историка. Нам нужен Сперанский не в одних блестящих его качествах и действиях, но и в превратностях и слабостях, свойственных всякому земнородному. Нам нужна история — верная, точная, неумолимая в истине, — а не панегирик». Нет сомнения, в этом состояло его кредо. Вопрос лишь в одном: зачем он это кредо декларировал? Ведь прекрасно же знал, как трудно быть неумолимым в истине там, где затрагивается политика!

Первая моя работа о Сперанском была написана в 1986 году. В 1991 году ее напечатало под названием «Светило российской бюрократии. Исторический портрет М. М. Сперанского» издательство «Молодая гвардия». В 1997 году эта книга вышла в свет вторым, дополненным изданием в издательстве «Теис», а в 2003 году была снова переиздана — на этот раз издательством «Норма» под названием «Судьба реформатора, или Жизнь Сперанского» и с предисловием профессора Александра Богдановича Карлина — в то время занимавшего пост первого заместителя министра юстиции Российской Федерации.

Настоящее жизнеописание Сперанского является, по существу, новым произведением, которое в два раза превосходит по своему объему предыдущую мою книгу об этом государственном деятеле. Документальная основа предлагаемой биографии Сперанского дополнена большой массой не использовавшихся мною прежде архивных материалов: они дали возможность представить судьбу Сперанского в новых подробностях — показать такие стороны ее, которые в книге «Светило российской бюрократии» не описывались.