Григорий Пенежко - Записки советского офицера

Высунувшись по пояс из башен, танкисты смотрят на полотно.

Вблизи переезда горит эшелон. Сквозь пылающие остовы полуразбитых вагонов виднеются обгоревшие чёрные фигуры людей. Белевитнев в отчаянии бросается к эшелону.

Дав команду роте продолжать движение, сворачиваю к полотну, чтобы подождать Белевитнева. Только бы не отстать! Но то, что вижу рядом с собой, заставляет мене выйти из танка. У переезда лежит мёртвая молодая женщина, заваленная горящими обломками вагона. Руки её заброшены назад к спелёнутому ребёнку, точно она всё ещё пытается оттолкнуть его подальше от страшного костра. На меня смотрят остекленевшие синие детские глазки, в уголках которых не высохли слезы. Белый лобик ребёнка сморщился вокруг небольшой ранки. Значит, не только бомбили, но и расстреливали из пулемётов.

Я подхожу к эшелону. Под остовом крайнего вагона - два обугленных трупа, кажется, девушки. Они лежат, обнявшись. Сестры они или неразлучные подружки, оставшиеся верными дружбе до смерти? Но, боже мой, сколько обгорелых трупов: эшелон, а рядом - второй... Такого ужаса и в кошмарном сне не увидишь.

Через переезд на малом газе движутся танки. Кто-то, стоя на башне, показывает на обгоревшие трупы детей и женщин, и кричит:

- Товарищи! Не забывайте этого! Смерть врагу! Я тоже кричу, кричу до хрипоты, пока не возвращается Белевитнев.

- Моей нет, - тихо говорит он.

Мы опять в голове колонны, растянувшейся на шоссе, насколько хватает глаз. Жарко, ни облачка. Немецкая "рама" коршуном парит над извивающимся шоссе, застывает и вдруг камнем падает на колонну, кренится на одно крыло и, едва не касаясь телеграфных столбов, проносится над нами, чтобы снова взмыть в небо. С хода ведём по ней беспорядочную пулемётную стрельбу. Это заставляет "раму" держаться на высоте, но она не спускает с нас глаз.

В стороне звеньями по три пересекают шоссе и летят куда-то на запад наши истребители. Увидев "раму", один ястребок отклонился от маршрута, взмывает над нею, но немец ныряет к земле и, используя преобладание в скорости, уходит от преследования. Через минуту "рама" снова висит над нами, а наш ястребок, надрывая мотор, спешит догнать своих товарищей, ушедших далеко вперёд.

- Вот, германская ведьма, не отстаёт! - бурчит Никитин, вставляя уже четвёртый диск в пулемёт. - Наведёт она нас на беду, чувствую, что наведёт!

Кривуля, сидящий на кормовой стороне башни, набрасывается на него:

- Слушай, старшина, не ворон, так и не каркай! Делай своё дело - и баста!.. Самого злит чёрт знает как...

Мне понятна его злость. Сколько раз говорилось и писалось: марши совершать скрытно, чтобы противник не мог увидеть или узнать направление движения частей, а вот сегодня мы маршируем на виду у немцев.

Вспоминаю слова Попеля о том, что противник всё время меняет направление главного удара. Это объясняет мне, почему нам приходится совершать марш то к фронту, то от фронта, но не могу помириться с тем, что в этих разъездах мы несём большие потери от немецкой авиации.

Мои тяжёлые мысли обрывает крик Кривули:

- Впереди по курсу "юнкерсы"!

Тёмная стая, сверкая плоскостями, разворачивается со стороны солнца, заходит на нас с головы, а за ней уже наплывает вторая эскадрилья. Выбрасываю жёлтый флажок и, махая им справа налево, командую роте: "Развернись!"

Мой танк, соскользнув с шоссе влево, петляя, несётся по полю. В небо яростно строчит пулемёт Никитина. "Юнкерсы" пикируют на шоссе. Оглядываюсь: два взвода моей роты рассыпались по полю, третий взвод заметался, не зная, куда свернуть.

Пулемёт Никитина вдруг замолк, и я инстинктивно пригнул голову в башню. В тот же миг меня швырнуло, замотало от стенки к стенке. Машина, качнувшись с боку на бок, запнулась, но вновь рванулась вперёд, точно преодолев препятствие.

- Пронесло!..

Поднимаю голову. Бомбы пачками рвутся сзади. Шоссе закрыто песчаным занавесом, из-под него одиночками вырываются машины. Вторая эскадрилья "юнкерсов" в сопровождении истребителей разворачивается к шоссе. Случайная тройка наших ястребков, следовавшая куда-то на запад, увидев "юнкерсов", взмывает вверх и вдруг дерзко кидается в самую гущу строя немецких бомбардировщиков. Два бомбардировщика задымились и рухнули вниз, а победители, видно, стремясь использовать скорость, ринулись на "мессер", оказавшийся под ними. В то же мгновение сверху на ястребки молнией падает несколько "мессеров". Брызнул серебристый серпантин огня. Один пронзённый очередью ястребок вспыхнул факелом, клюнул вниз. Но всё-таки строй "юнкерсов" рассеян, и они уходят куда-то в сторону.

В пятнадцати километрах восточное станции Винники - село Подбережце. Оно забито беженцами, толпами, вливающимися в него со стороны Каменки. Мы сделали здесь остановку, чтобы дать возможность подтянуться отставшим. Явившись к штабу по вызову командира батальона, я увидел Васильева, подбежавшего к легковой машине, вынырнувшей из-за колонны. В ней сидел похожий лицом на грузина маленький, плотный бригадный комиссар.

Получили приказ идти на Броды? - спросил он Васильева.

По голосу я сразу узнал Попеля, которого вчера не рассмотрел в темноте.

- Получил! - сказал Васильев, козыряя комиссару.

- Нажимайте, други мои, на четвёртую скорость и сворачивайте на Броды, а я помчусь на перекрёсток и задержу наши тылы, идущие навстречу. Беда будет, если они врежутся в наши колонны, - сказал Попель и, когда уже машина тронулась, обернувшись, спросил: - А разведку на Каменку посылаете?

- Так точно, через пять минут выйдет, - доложил Васильев.

- Добре! - Попель кивнул головой и поехал по шоссе вперёд.

Я получил задачу: выйти в район Каменки, лично установить, на какой рубеж вышли немцы, какими войсками и есть ли там наша оборона. К 16 часам я должен прибыть в местечко Красне, где к этому времени будет штаб дивизии.

Все беженцы, собравшиеся в Подбережце, кого только я ни спрашивал, заявляли, как один: "Панцерники германа ходят кругом Каменки". От границы до Каменки не меньше пятидесяти километров. Неужели немцы действительно уже там? Я сомневался в достоверности рассказов беженцев, но, отправляясь в разведку с тремя БТ-7, всё-таки наметил рубеж возможной встречи с противником на пути к Каменке.

Поток подвод, колясок, заваленных домашним скарбом, людей, пеших и конных, с котомками за плечами, с детьми и курами на руках, выходит из русла дороги и широко разливается по степи, обтекая наши танки. Люди с ужасом оглядываются назад, на тучу пожарищ, поднимающуюся, из-за горизонта, и бегут, подгоняемые сзади криком и плачем.

Все мокрые от пота, в одежде, прилипшей к телу, но никто не остановится, чтобы передохнуть, выпить глоток воды, протереть забитые пылью глаза.