Гёте. Жизнь как произведение искусства - Рюдигер Сафрански
История с Гретхен вывела Гёте из равновесия, и ему пришлось расстаться с полудетской наивной верой в себя. В этих болезненных переживаниях он вдруг стал обращать внимание на мнение других людей. Отныне он всегда смотрел на себя не только изнутри, но и со стороны. Прежде он бродил «в людской толпе, не страшась никаких наблюдателей и критиканов», теперь же его терзала «ипохондрическая мнительность», «будто все взоры устремлены на меня для того, чтобы меня запомнить, испытать и осудить»[48].
К этой теме утраты непосредственности и гнетущего ощущения того, что и ты сам, и другие непрерывно следят за тобой, относится еще одно характерное происшествие, о котором нет ни слова в «Поэзии и правде», но сохранились упоминания в письмах.
Гёте, которому на тот момент не было еще и пятнадцати лет, пишет письмо председателю Аркадийского союза добродетели – своеобразного тайного общества для молодых людей благородного происхождения. Гёте просит принять его в союз. Это письмо, адресованное семнадцатилетнему Людвигу Изенбургу фон Бури, – первое из дошедших до нас писем Гёте. В нем он признается в своих грехах и пороках. Ему известно: проверка собственной добродетельности – часть ритуала. Он называет три своих недостатка. Во-первых, это его «холерический темперамент» – он вспыльчив, но не злопамятен; во-вторых, он любит повелевать, «но там, где мои распоряжения неуместны, я умею себя сдерживать»; в-третьих, это его нескромность: он и с незнакомыми людьми говорит так, словно знает их уже «сто лет»[49].
Ему было отказано в просьбе: участники союза не захотели принимать в свои ряды этого молодого господина, столь самоуверенно напрашивающегося в товарищи. До нас дошло несколько их писем, написанных по этому поводу. «Упаси Вас бог заводить с ним дружбу»[50], – пишет один. Другой: «Я узнал, что он предается распутству и многим другим порокам, о которых я предпочел бы не говорить»[51]. Еще один замечает: «…к тому же он человек неглубокий, а скорее болтун»[52].
Союз добродетели привлекал пятнадцатилетнего Гёте потому, что его тянуло к старшим и, как ему казалось, более зрелым товарищам. Он ощущал свое превосходство над сверстниками, и их общество быстро ему надоедало. Во Франкфурте у него было несколько друзей: Людвиг Моорс – сын судебного заседателя и бургомистра; Адам Горн – сын мелкого чиновника городской канцелярии; и Иоганн Якоб Ризе – также из хорошей семьи. Эти трое часто собирались вместе, устраивали вылазки на природу, читали вслух, говорили и спорили. Гёте в этой компании был бесспорным лидером. «Мы всегда оставались лакеями»[53], – вспоминал впоследствии Моорс, а Горн, последовавший за своим другом в Лейпциг, писал оттуда в письме Моорсу, что и здесь на Гёте нет управы: «На чью бы сторону он ни встал, всегда побеждает, – ты же знаешь, какой вес он умеет придать даже самым иллюзорным основаниям»[54].
Нетрудно заметить, что молодой Гёте вызывал не только восхищение, но и неприязнь. И легко себе представить, что далеко не все любили этого юношу, которому мать каждое утро должна была приготовлять три комплекта одежды: один для дома, один для повседневных выходов и визитов и еще один – парадный, включавший в себя сеточку для парика, шелковые чулки и изящную шпагу.
Среди друзей Гёте всегда оказывался в центре внимания. Обычно именно от него исходили идеи новых игр и развлечений. Впрочем, «игра в марьяж» была не его затеей: чтобы избежать спонтанного образования парочек и их поспешного обособления, решено было тянуть жребий и таким случайным образом определять пары на ближайшую неделю, чтобы этой полушутливой мерой сплотить всю компанию. Неудивительно, что любопытному и озорному Гёте эта затея пришлась по вкусу. Благодаря ей, после печальной истории с Гретхен он мог еще какое-то время упражняться в искусстве шутливого флирта и отодвинуть момент серьезных переживаний в любви и не только. Так он, по его словам, учился находить «поэтическую сторону в самых будничных предметах»[55].
Глава вторая
Лейпциг. Жизнь на широкую ногу. Великие мужи прошлого. История с Кетхен. Подготовка к написанию романа в письмах. Бериш. Лекарство против ревности: «Капризы влюбленного». Практические занятия искусством. Дрезден. Уход со сцены. Истощение сил
После постыдной истории с Гретхен и отказа, полученного от Союза добродетели, в шестнадцатилетнем Гёте зарождается неприязнь по отношению к родному Франкфурту. «Уличные странствия» уже не доставляли ему удовольствия, старые городские стены и башни опротивели, как и люди, особенно те, кому было известно о его злоключениях. Все теперь виделось ему в мрачном свете, даже отец. «И разве я не знал, что после стольких трудов, усилий, путешествий, при всей своей разносторонней образованности он в конце концов вынужден был вести одинокую жизнь в четырех стенах своего дома, жизнь, какой я никогда бы себе не пожелал?»[56] Гёте хочет уехать, хочет учиться в университете. Отец тоже считает, что одаренному юноше, который уже многому научился играючи, пора приступать к серьезным занятиям. Сына влекло в Гёттинген, к лучшим учителям античной истории и филологии, Гейне и Михаэлису. Изучение «древних» должно было придать глубину и наполненность его легковесным стихам. Он стремился к строгости и дисциплине и хотел подготовиться к академической деятельности в сфере «изящных наук». Однако отец настаивал на том, чтобы сын, как когда-то он сам, изучал юриспруденцию в Лейпциге. У него сохранились кое-какие связи, которые он мог использовать в случае надобности. Часами рассказывал он сыну о его будущих занятиях; сын же слушал его разглагольствования, втайне продолжая лелеять свои литературно-филологические планы. Или, как он, напишет впоследствии, слушал «безо всякого пиетета»[57].
Осенью 1765 года Гёте прощался с друзьями своей юности. Им тоже не было позволено выбрать себе университет сообразно собственным желаниям. Иоганн Якоб Ризе отправился в Марбург, Людвиг Моорс – в Гёттинген, а Иоганн Адам Горн вынужден был еще на полгода задержаться во Франкфурте, ожидая начала учебы в Лейпциге. Поэтому именно ему – Горностайчику – было поручено устроить прощальный вечер в честь отбывающих друзей. Он тоже не чурался стихосложения, и поскольку ему было известно, что Гёте хотел избрать для себя иную, не юридическую стезю, в своих нескладных стихах он дал ему такое напутствие:
Отправься с легким сердцем, смотри, не унывай,
В Саксонию – известный поэтов дивный край.
<…>
Ты предан с колыбели поэзии, так вот
И докажи, что рифма, а
