Слезы пустыни - Халима Башир
Позади нас, тяжело дыша, тащилась по тропинке бабуля: одна громадная вязанка на голове, под мышками — еще по вязанке. Она сбросила их к нашим ногам и устроила нам жестокий разнос. Если бы мы не нужны были ей в хорошей физической форме, чтобы тащить вязанки, она непременно задала бы нам трепку. Неизвестное оказалось большой совой — совершенно безобидной, но жуткой, если увидеть боковым зрением, как она несется на вас из сумрака.
Сконфуженные этим совиным инцидентом, мы с Кадиджой опять взвалили на себя вязанки. Часа через два мы вышли из леса и очутились на окраине каких-то фермерских угодий. Мы совершенно выбились из сил и умирали от жажды. Солнце жарило с беспощадного неба, а мы были только на полпути к дому. С каждым шагом моя голова все больше тяжелела, тело все больше уставало. В глубине души я проклинала бабулю: ну зачем ей понадобилось так нагружать нас и морить голодом и жаждой?!
Ровно в тот момент, когда я почувствовала, что уже не способна сделать ни шага, бабуля велела нам остановиться.
— Вон там. Чего вы разнылись — я же сказала, что найду воду!
Я посмотрела туда, куда она указывала. Неглубокая ирригационная канава, проложенная по ближайшей к нам стороне поля, была наполовину полна застойной воды. В другой ситуации мне и в голову бы не пришло пить такую воду: в нашем деревенском колодце вода была искристой, прозрачной. Но сейчас я не раздумывала. Спустившись по краю, я встала на колени; отведя одной рукой слизистую пену, другой зачерпнула воду и стала жадно пить. Вода, теплая и коричневатая, отдавала пылью и землей. Но даже такая, она принесла дивное облегчение.
Вскоре бабуля начала ворчать, чтобы мы снова собирались в путь. Я не была уверена, удосужилась ли она напиться сама, и поразилась ее совершенно несокрушимому виду. Могло ли хоть что-то утомить или напугать ее? Когда мы наконец ввалились к нам во двор — разгоряченные, пыльные, покрытые царапинами и в изодранной одежде, — из-за усталости я не заметила припаркованного у ворот лендровера отца. Он только что вернулся с полей.
Мы с оглушительным треском сбросили вязанки. От облегчения мне показалось, что я парю в невесомости в нескольких дюймах над землей. Мы с Кадиджой рухнули на циновки во дворе, а бабушка ретировалась в свою хижину, чтобы приготовить для нас лакомство. Она обещала нам либу, и мы получим либу — с дополнительной порцией сахара, чтобы восстановить утраченную энергию. Сможем ли мы продержаться достаточно долго и не заснуть до еды — это был уже совсем другой вопрос.
Я почувствовала, как веки мои смыкаются, но тут же услышала голос отца. Он говорил громче обычного и определенно сердился, что само по себе случалось нечасто.
— Ты отправила их в такой путь собирать хворост? Зачем? Взгляни на них, на что они похожи! Они совершенно разбиты. Ты хоть знаешь, как это далеко? Что угодно могло случиться…
Отец высказывал недовольство маме. Он никогда не позволил бы себе открытых нападок на бабулю, поскольку она была самой старшей в семье и к ней полагалось относиться с уважением. Отец напомнил, что есть люди, которые зарабатывают себе на жизнь тем, что доставляют хворост на дом на ослиных тележках. Каждое утро они проходили мимо, покрикивая: «Орва! Орва! — Хворост! Хворост!» Отчего мать не наняла кого-нибудь, кто привез бы ей телегу хвороста?
Я и прежде слышала, как отец приводил такой же довод в отношении воды. Бабуля вечно таскала меня к деревенскому колодцу. Мы часами стояли в очереди. Большую часть времени я играла в грязи с другими ребятишками. Бабуля наливала два больших сосуда. Мой сосуд был поменьше, чем у нее, но тем не менее пропорции все равно были несоответствующие. Но когда я указала ей на это, бабуля ответила, что у меня молодые кости и мускулы и я должна перестать жаловаться.
У одного человека в нашей деревне имелась старая нефтяная цистерна. Ночью, когда у колодца никого не было, владелец цистерны набирал воду, а утром обходил дворы со своей скрипучей ослиной тележкой, барабаня палкой по металлическому чану. Заслышав этот шум, вы знали, что идет продавец воды, и могли крикнуть ему, чтобы остановился. В задней стенке чана было отверстие, запечатанное куском покрышки. Из этого отверстия он при помощи мерки — коии — отмерял необходимое количество воды.
Отец просто не мог понять, отчего мы не покупаем воду у торговца. Это было так же безрассудно, как тащить нас в лес за хворостом. Как только он закончил выговаривать маме, она отправилась побеседовать с бабушкой. Та только что подала нам с Кадиджой либу — горячее, сладкое и неимоверно вкусное лакомство. Вообще говоря, оно было таким чудесным, что я почти простила бабулю за то, что она потащила нас в такую ужасную экспедицию. Это, конечно, был великий бабушкин дар: за несколько часов она продемонстрировала нам тяготы жизни, а потом — ее более приятную сторону. Таким образом я училась ценить, как повезло нашей семье.
— Абба Абдул не очень доволен… — начала мама, но бабуля подняла руку, призывая дочь к молчанию:
— Ты думаешь, я не знаю? Я тебе так скажу: мой отец был богат, однако нам приходилось тяжко трудиться и работать по дому. Он говорил нам: «В один прекрасный день все это может исчезнуть, и вам придется учиться выживать». Ты настолько уверена, что наша жизнь никогда не изменится? Ты думаешь, что мы вечно будем благословлены миром и процветанием?
— Но весь этот путь до Затерянной долины… — начала мама.
Бабуля вновь оборвала ее:
— Куда мы ходили, тебя не касается. Но если твоя дочь не научится работать, как она сможет найти мужа? А если каким-то чудом его и найдет — ты хочешь, чтобы он с нею развелся, потому что она не усвоила, что значит тяжкий труд?
На это матери нечего было возразить. Для человека из племени загава нет ничего хуже мысли, что дочь не сумеет найти или удержать мужа.
3
Лунно-костяное безумие
Загава славятся своим независимым воинским духом и сильным чувством самосознания. В современном Дарфуре наш народ разбросан по всему пограничному району между Суданом и Чадом. Но эта область в древности была африканским королевством Канам, и вожди загава управляли обширными территориями. Королевство существовало сотни лет, в течение которых наш язык
