Рокфеллеры - Екатерина Владимировна Глаголева
Дойдя до конца своего списка, Джон начал сначала. В некоторых фирмах он побывал два или три раза. Утром 26 сентября он вновь толкнул дверь конторы «Хьюитт и Татл» на Мервин-стрит (оптовая торговля на комиссионных началах). Его принял младший партнёр Генри Татл, которому требовался помощник бухгалтера. Он попросил соискателя снова зайти после обеда. «Непременно», — пообещал Рокфеллер, неспешной походкой вышел из кабинета, спустился по лестнице, завернул за угол — и помчался по улице вприпрыжку, готовый вопить от радости. Правда, в сердце стучалась тревога: «А что, если я не получу работу?» Еле дождавшись конца обеда, он вернулся в контору и прошёл собеседование у старшего партнёра, Айзека Хьюитта. Хьюитт владел обширной недвижимостью в Кливленде и был основателем Кливлендской железорудной компании — солидный бизнесмен. Посмотрев, какой у мальчика почерк, он заключил: «Мы дадим тебе шанс» — и велел ему тотчас приступать к работе.
Двадцать шестое сентября Джон назвал «Днём работы» (он будет праздновать его каждый год с бòльшим воодушевлением, чем день рождения, потому что именно с этой даты для него началась настоящая жизнь). Вечером первого рабочего дня Рокфеллер зашёл к дьякону Скеду, чтобы поделиться своей радостью. Встреча закончилась странно: когда Джон собрался уходить, Скед сказал, что любит его, но ему всегда больше нравился его брат Уильям. Почему он так сказал?.. Джон был озадачен.
Хьюитт ни словом не упомянул о жалованье. Джон тоже не заикался о нём целых три месяца, хотя купил за десять центов красную книжечку («журнал А») и заносил туда все свои доходы и расходы. Его день начинался на рассвете, в половине седьмого, при тусклом свете масляных ламп. Отрываясь от гроссбухов, юный клерк бросал взгляд в окно — на верфи суетились люди, по каналу проплывали баржи — и снова окунался в цифры. Он упивался своей работой, и ему нравилось, что здесь придерживаются системы и всё чётко организовано с применением новейших технических средств, включая телеграф. Обед он приносил с собой, а иногда возвращался на работу и после ужина. Опасаясь, что столь ревностное отношение навлечёт на него неприязнь других сотрудников или, что ещё хуже, какие-нибудь подозрения, он дал себе слово, что 30 дней не будет засиживаться в конторе позже десяти часов вечера.
Рокфеллеру поручили оплату счетов, и он подошёл к делу с небывалым усердием, словно платил из собственного кармана. Он дотошно проверял каждый счёт, выискивая малейшие ошибки, и был поражён, когда босс передал служащему длинный непроверенный счёт от сантехника, коротко велев: «Оплатите», ведь он только что уличил эту фирму в недобросовестности: в другом счёте она завысила стоимость своих услуг на несколько центов! Удивительная беспечность! «Помню, был у нас один капитан, который вечно выставлял рекламации за повреждение груза, и я решил провести расследование, — будет рассказывать Джон Д. много лет спустя. — Я изучил все счета, накладные и прочие документы и выяснил, что этот капитан выставлял совершенно необоснованные претензии. Больше он этого не делал». Кроме того, Рокфеллер объезжал владения Хьюитта и взимал долги с арендаторов. Никто не ожидал, что этот паренёк проявит бульдожью хватку. Его могли улещать, совестить, стращать — он невозмутимо сидел в своих дрожках, учтивый, бледный, терпеливый, точно сотрудник похоронного бюро, и ждал, пока должник выдохнется и сдастся.
Начав с торговли овощами, фирма «Хьюитт и Татл» сильно расширила номенклатуру товаров, которые бралась реализовать за комиссию, и первой стала привозить железную руду с озера Верхнего. Прежде чем выдать самый простой коносамент, требовалось произвести сложные расчёты издержек на перевозку товара по железной дороге, каналу или озеру, оценить возможные убытки и прочий ущерб — этим и занимался вчерашний школьник.
В последний день 1855 года Хьюитт выдал Рокфеллеру 50 долларов за три месяца работы (чуть больше 50 центов за день), объявив, что испытательный срок он выдержал и теперь будет получать 25 долларов в месяц, то есть 300 долларов в год. Но этот юноша в самом деле был непостижим: вместо радости он испытал чувство вины. Не поддался ли он греху алчности?
«Журнал А» убедил его в обратном. Половина заработка уходила на плату миссис Вудин и прачке. Костюм он купил у старьёвщика. Единственная роскошь, которую он себе позволил (верно, в каком-то помутнении разума), — меховые варежки за 2,5 доллара. Скипидар, который использовали для освещения, стоил 88 центов за галлон. Шесть процентов жалованья Рокфеллер отдавал бедным, неграм и сиротам, хотя иногда выходило и больше: зарабатывая доллар в день, он мог пожертвовать целый четвертак, в том числе миссионерским организациям, действовавшим в Китае. В 1855 году ему в руки попалась книга «Избранные места из дневника и переписки покойного Амоса Лоуренса». Этот текстильный промышленник пожертвовал 100 тысяч долларов на благотворительность, в том числе на учреждение школ и университетов. 100 тысяч! Джон представил эту сумму в виде пачки новеньких хрустящих банкнот. Когда он разбогатеет (а он обязательно разбогатеет!), он тоже будет жертвовать новенькие хрустящие банкноты.
Деньги его завораживали. Однажды босс показал ему банковский билет на четыре тысячи долларов и положил его в сейф. Несколько раз за день Джон открывал сейф, доставал оттуда билет, благоговейно взирал на цифру с тремя нулями, а потом запирал обратно. А в воскресенье дьякон объявил, что задолжал по ипотеке две тысячи и если срочно не собрать деньги, церковь закроют. Расстроенные прихожане потянулись к выходу. В дверях стоял Рокфеллер. Он каждого «брал за пуговицу» и спрашивал, сколько тот сможет пожертвовать, а потом записывал эту сумму в книжечку напротив имени. Он просил, требовал, почти угрожал; сам, конечно, тоже внёс сколько смог. За пару месяцев он собрал эти две тысячи, и церковь была спасена.
Весной 1856 года в Кливленде вновь появился блудный отец, поселился у миссис Вудин вместе с сыновьями и стал подыскивать постоянный дом для своей (первой) семьи. В просторном кирпичном доме 35 по Седар-стрит имелась даже такая роскошь, как туалет и ванная. Элиза с детьми переехала туда из Пармы. Люси уже исполнилось восемнадцать, в ноябре она вышла замуж за Пирсона Дугласа Бриггса (он родился 23 сентября 1832 года в Верноне, штат Нью-Йорк, учился в семинарии в Фултоне, а в 1856 году переехал в Кливленд) и выпорхнула из гнезда. Джон и Уильям съехали от миссис Вудин и воссоединились с семьёй. Вот и славно: Большой Билл объявил Джону Д., что теперь тот должен отдавать квартирную плату ему. А что такого?
В январе Татл ушёл из фирмы, и
