Василий Голубев - Во имя Ленинграда

- Вылет дежурного отряда или звена - по сигналу красной ракеты с командного пункта эскадрильи. При двух красных - взлетают первый и второй отряды, при трех красных - взлетает вся эскадрилья. В случае воздушного боя с бомбардировщиками атаковать звеном один самолет с двух сторон. Левому ведомому вывести из строя воздушного стрелка хвостовой турели, затем прикрыть при выходе из атаки командира звена и правого ведомого. Самому выходить резким отворотом в сторону и вниз.

Повторение атаки делать по сигналу командира звена - покачиванию с крыла на крыло. Истребители противника в нашем районе вряд ли будут - радиус их действия таков, что они не долетят. Финские летчики, наверное, не будут воевать вместе с немцами. Направление на противника и его высоту будут показывать полотнищами с указательного пункта, который находится на западном берегу озера Пейпия. При вылетах всем обязательно выходить на пункт целеуказаний. Остальные два пункта, напоминаю, если кто забыл, - у Шепелева маяка и в трех километрах восточнее Нарвского моста. Звеньям от меня не отрываться! Вот и все. Кому что неясно?

Строй молчал, это капитану не понравилось, молчания он не терпел. Подождав немного, он добавил:

- За тридцать минут до рассвета всем занять места в самолетах и быть готовыми к вылету, а пока еще раз проверьте маскировку самолетов. Разойдись!

Мы еще немного постояли, затем медленно пошли к своим самолетам. Было около трех часов ночи. Каждый, по-видимому, не верил, что вот так может начаться война. И я тоже спокойно думал о том, что если учебного вылета ночью не дадут, то на рассвете это беспокойное, особенно в воскресный день, мероприятие все-таки кончится.

Со мной рядом шел младший лейтенант Цветков. Холостой, веселый, беззаботный парень, он без всякого стеснения сказал мне:

- Вот не вовремя эта тревога! У меня в Петергофе как раз сегодня встреча с Надюшей. Она будет ждать на вокзале в десять утра. Нескладно получается. Ну, ничего, как дадут отбой, я с первой же "кукушкой" в Ленинград, а оттуда - мигом в Петергоф.

- Ну, а если на самом деле война?

- Тогда все, любовь пропала, - в голосе Петра слышался смех.

Я повернул к своему самолету, а Цветков, ускорив шаг, пошел дальше...

...В четыре часа утра мы заняли свои места в самолетах, а в четыре тридцать из леса взвились одна за другой три красные ракеты - сигнал взлета всей эскадрильи.

Этот, как выяснилось, первый для нас боевой вылет, или, как позже шутили летчики, "первый военный блин", едва не вышел комом. Да каким еще комом! Вполне могли погибнуть без всякого участия врага десяток или больше пилотов.

Когда мы начали разбег, то, пересекая почему-то наш курс, взлетал второй отряд И-16, а навстречу - уму непостижимо! - лоб в лоб взлетали "бисы". То ли нам повезло, то ли оттого, что самолет И-15 ("бис") имел малый разбег и сразу уходил с набором высоты, мы как-то разошлись, не столкнувшись. В поднявшейся кутерьме три девятки самолетов на пересекающихся и встречных курсах без потерь ушли на первое боевое задание. Чего только не случается в авиации...

Мы пошли на пункт целеуказаний. До него нам было ближе всех. Длинная стрела указывала на восток. Три поперечных полотнища показывали: высота 3000 метров. Это значило, что противник где-то на востоке, на высоте 3000 метров, а дальше ищи его сам...

Наш отряд летел в сторону Петергофа. У Шепелева маяка по сигналам указательного пункта мы повернули на юг и снизились до 1000 метров. Навстречу попалось несколько групп наших самолетов - "мигов", "яков", "ишачков" и "чаек" - все они покачали крыльями, показывая, что свои.

Возле Волосова в небе было пусто, и мы полетели вдоль железной дороги к Нарве. Там лежал указатель на восток, мы полетели этим курсом и пришли прямо на свой аэродром, иначе говоря, сделали полный круг. Самолетов противника во время этого первого боевого вылета не встречали.

Подрулив к стоянке, капитан Полтарак сбросил парашют, вскочил на подножку автостартера и помчался на КП эскадрильи. Мы понимали, что командир решил разобраться: по чьей вине летчики чуть не разбились почти на старте, едва оторвавшись от земли. Но стоило ли искать виновных! Мы все понимали: управление полетами остается нашим слабым местом. Радиостанций, обещанных еще в марте - апреле, на самолетах так и не установили. По-прежнему командиры вынуждены были давать сигналы разноцветными ракетами да приказывать уложить в том или ином направлении указательные полотнища. И, в сущности, судьбу боя в начале войны решали глазомер, умение да находчивость летчиков...

Вернувшись из штаба эскадрильи, капитан сказал:

- Из бригады (штаб ее был в Петергофе) сообщили, что немецкие самолеты сбросили мины и бомбы на Кронштадтский рейд. - И добавил: - Ну, а таких самоубийственных взлетов, как сегодня утром, больше не будет. Адъютанту поставить дежурного по отряду, который будет дополнять команды дежурного по полетам.

Быстро заправили горючим самолеты, надели парашюты и заняли места в кабинах. Эскадрилья дежурила всем составом. Солнце поднялось над горизонтом и ярко светило прямо в глаза. Я надвинул светофильтровые очки, положил ладони на ручку управления и склонил голову. Постепенно мысли мои стали путаться: бессонная ночь брала свое, и я впервые в жизни уснул в кабине самолета. Техник Богданов, увидев, что я сплю, не стал меня будить: он знал мой беспокойный характер и хотел, чтобы я получше отдохнул после первого боевого вылета. В двенадцать часов дня по радио передали выступление В. М. Молотова, который объявил народу о начале войны с фашистской Германией. Техник подбежал к кабине и стал трясти меня за плечо:

- Товарищ командир, товарищ командир!

Я, спросонья не поняв, в чем дело, стал запускать мотор, но техник отвел мою руку от электростартера и громко закричал:

- Командир, Молотов сообщил, что началась война с Германией! Фашисты наступают по всей западной границе! Авиация немцев бомбит города и аэродромы! Понимаешь или нет?

Я понимал, конечно, значение этого страшного сообщения. Но тогда еще не осознавал, что предстоит пережить народу, стране и, конечно, каждому летчику. Не знал я, с чего начинать. И все же снял все запрещающие таблички, страховочные резинки с множества рычагов, тумблеров и защелок в кабине самолета и, подав их технику, сказал:

- До конца войны мне все это не показывай. Теперь не до техники безопасности. Самолет, как и летчик, должен отдавать в бою все, на что способен, и еще чуточку сверх того. Понял?

Техник хотел что-то возразить, но, подумав немного, взял таблички и ограничители, положил их в карман комбинезона и тихо сказал:

- Ваша правда... Война с фашистской Германией будет очень тяжелой. Ох, сколько горя впереди!.. - Потом, как бы опомнившись, произнес: - Я подежурю у самолета, а вы выйдите из кабины, разомнитесь немного...