Миф о легенде - Саша Виленский
Так и видишь эту благостную картину: сначала обычные работяги упахиваются на лесосеке — работа тяжелая, изматывающая. Тут и правда к вечеру ноги не держат. Недаром в сталинских лагерях такая работа считалась одной из самых тяжелых. И тут лесорубы садятся в кружок у костра, и юный помощник таксатора читает им книжки, да еще на немецком! Это ж сколько книг он таскал в мешке-то? На лесосеку? И эти, у которых ноги не держат, глаза слипаются и руки дрожат, слушали все эти истории. Ну чисто Иисус, проповедующий апостолам!
Облик скромного таксатора (вскоре переведен из помощников) все больше и больше приобретает былинные черты: он спасает рабочего от медведя, метким выстрелом свалив лесного хозяина; он голыми руками задушит волка — стянет ему шею ремнем; повторит, правда с меньшим успехом, «подвиг» Вильгельма Телля:
Однажды летом 1931 года ребята на досуге затеяли соревнование на меткость. В березовый листок, наколотый на циркуль, попал один Николай. Уязвленный этим Борис предложил ему стрельнуть в кокарду на фуражке. Компании идея понравилась, однако все от нее отказались, когда Николаев уточнил, что фуражка будет надета на чью-то голову. Обозвав всех трусами, Борис прицепился к Кузнецову и своим приставанием довел его:
— Надевай на себя фуражку. Буду стрелять.
Как только хлестнул выстрел мелкокалиберки, Борис рухнул. Николай метнулся к нему. Из головы товарища текла кровь, пуля помяла кокарду и прошила фуражку.
Потом в больнице выяснилось, что пуля вошла под кожу головы несчастного спорщика. Вы представляете? Это твой товарищ, с которым ты вместе работаешь, а ты стреляешь ему в голову. И, оказывается, что это свидетельство необыкновенной меткости будущего разведчика-киллера.
Я всегда поражаюсь, как составители мифов не видят противоречий в собственных писаниях. Ведь буквально через несколько страниц Куета приводит слова самого Кузнецова о том, что стреляет «уже сносно». То есть, вовсе не как Вильгельм Телль от лесосеки. А еще дальше сообщается, что он отлично стрелял из винтовки, но из пистолета ему еще надо бы потренироваться. Как-то это не вяжется с теми заданиями, которые будущий Пауль Зиберт получал в отряде Медведева, но об этом речь впереди. Там еще много интересного.
Что любопытно — никакого наказания за это, без преувеличения, покушение на убийство Кузнецов не понес.
Все обошлось благополучно, только Кузнецов долго не мог простить себе собственную глупость — стрелять в человека. …Странным образом несчастный случай остался вне внимания руководства управления, даже тогда, когда Кузнецов в очередной раз стал с ним скандалить.
Какая удивительная слепота и не менее поразительная снисходительность руководства! Один человек всадил пулю в голову другому человеку — и как будто так и надо, детские шалости. При том, что за другие проступки Кузнецов как раз поплатился. Но не за этот. Вновь звучит бетховенская тема: наносится второй удар судьбы, нашего героя ждет арест и суд, 4 июня 1932 года он задержан милицией.
Непосредственный начальник Кузнецова и еще несколько сослуживцев составляли подложные ведомости, присваивали незаработанные деньги и продукты. Николай, заметив неладное, решил объясниться с начальником. Тот на него сначала наорал, потом попытался подкупить.
Возмущенный Кузнецов, поняв, что явно совершается уголовное преступление, обратился в милицию. Местные следственные органы, не сразу разобрав, что к чему, поначалу арестовали всех работников лесоустроительной партии, в том числе и Николая.
Суд состоялся 17 ноября 1932 года. Руководитель лесоустроительной партии был осужден к 8 годам, еще трое подсудимых — к 4 годам лишения свободы. Поскольку с тех пор прошло много десятилетий и эти люди давно умерли, вряд ли уместно сегодня называть их фамилии. Нам важно знать одно: Николай Кузнецов ни к каким хищениям причастен не был. Но все же суд признал его виновным в халатности, за что наказал, но не лишением свободы, а годом исправительных работ по месту службы.[7]
Как тут не вспомнить цитату из «Калины красной»: «Начальство воровало, а он списывал!» Разве мог наш герой допустить халатность, или, страшно сказать, заниматься приписками? Ни в коем случае! Герой мифа смело и бескомпромиссно обличает жуликов, становясь жертвой несправедливого оговора. Только так.
Ну а пока Никанор Кузнецов отрабатывает «незаслуженное наказание», давайте поговорим о любви.
Разберемся, наконец, с Никанором и Николаем. Конечно, бывает, что человеку не нравится его имя, и он его меняет. Но тут уж как-то совсем странно.
В комсомольских документах, относящихся к началу 1930 года, он значится Никанором, а в 1931-м — уже Николаем, — пишет Гладков.
И тут же сообщает следующее:
Вскоре по приезде в Кудымкар Кузнецов познакомился с сестрой хирургического отделения окружной больницы Леной Чугаевой. Девушка закончила Пермский медицинский техникум в январе 1930 года и приехала по распределению в Кудымкар на несколько недель раньше Кузнецова.
Лена Чугаева была секретарем комсомольской ячейки больницы и приняла живое участие в хлопотах Ники по восстановлению в ВЛКСМ. Товарищеские отношения сами собой переросли в иные, более близкие. 2 декабря 1930 года в местном загсе был зарегистрирован брак Чугаевой Елены Петровны с Кузнецовым Николаем Ивановичем.
Да-да, не Никанором, а именно Николаем. Эта запись — первое официальное упоминание Кузнецова как Николая. К сожалению, записи о перемене имени в архивах Кудымкарского загса не обнаружено. Не исключено, что таковой никогда и не совершалось. В беспаспортные времена такого рода самодеятельные поправки в документах были делом несложным и достаточно распространенным.
Ну да, захотел — и человек, исключенный из комсомола взял, да и поменял имя, и никто на это внимания не обратил. Просто пожали плечами, да и записали, какая разница — Николай, Никанор? Главное, что женился. То, что при подобной, нигде не зафиксированной смене имени можно было опротестовать и само заключение брака — неужели ни одному делопроизводителю в голову не пришло? А членство в ВЛКСМ? А прочие официальные документы?
Сегодняшнему читателю, который верит печатному слову, легко сообщить, мол, не было тогда паспортов, так что менять имя было достаточно просто. Но ничего подобного: советская власть своих граждан без учета оставить не могла.
Во-первых, у Ники Кузнецова должна была быть трудовая книжка. Именно она была главным документом, удостоверяющим личность. Он был исключен в 1929 из комсомола как сын кулака и белогвардейца Никанор, а восстановлен 19 ноября 1931 года, когда
