Друзей моих прекрасные черты. Воспоминания - Борис Николаевич Пастухов
Примером же для всех нас в те годы и потом был Николай Григорьевич Егорычев. Тогда я и предположить не мог, что моя судьба так плотно и неразрывно сплетется с его жизнью.
А ведь я был у него накануне смерти. Вечером. Пришел с работы, тогда я уже был депутатом, и сразу заглянул к нему. Мы жили на шестом этаже, он на пятом. Все было вроде бы нормально. Мы долго и хорошо разговаривали. Он ни на что не жаловался в этот вечер (он вообще жаловаться не любил), но, похоже, у него действительно тогда ничего не болело.
Спрашиваю его:
– Николай Григорьевич, а вы в Бога верите?
Вот уж не знаю, отчего и почему тогда мне это влетело в голову… впрочем, каждый человек о таком когда-то задумывается.
Только потом, много времени спустя, я узнал, что дед его по материнской линии – Тарасов Семен Тарасович, крестьянин деревни Митино, был церковным старостой, владел лесным участком в Московской губернии, поставлял лес для строительства храма Христа Спасителя в Москве, за что был отмечен персональной медалью. Дед на свои средства построил церковь в деревне Рождествено (ныне Митино). Сразу, когда это стало возможно, они – Егорычевы – восстановили этот храм, который действует и поныне. Мы просили (это было уже при Лужкове), чтобы улицу, где стоит храм, назвали именем Семена Тарасова. Нам ответили, что вопрос можно будет решить только через пять лет. После того прошло много больше пяти лет, но улицу так и не переименовали…
На мой вопрос Николай Григорьевич ответил не сразу. Он глубоко задумался, потом сказал:
– Знаешь, Борис, я отвечу тебе так: в существование некоего высшего разума в нашем большом мире (вообще в Космосе) я верю, но к церкви это, по-моему, отношения не имеет. Я был и остаюсь верующим атеистом.
Он не кривил душой. Мне кажется, что такое ощущение есть у многих…
Ну а теперь я попробую, в силу своих возможностей и любви, нарисовать для вас портрет дорогого для меня человека.
Николай Григорьевич Егорычев
Николай Егорычев учился в Московском высшем техническом училище имени Н. Э. Баумана, когда началась война. Он, студент бронетанкового факультета, которому до диплома оставалось всего ничего, должен был вместе с коллективом эвакуироваться в Ижевск. Но Николай записывается добровольцем в московское ополчение. Первый рубеж обороны этих солдат, юнцов, вчерашних студентов – окопы у моста через канал Москва – Волга. Рубеж, на котором был остановлен враг в своем, казалось бы, неудержимом наступлении на Москву. Потом после нескольких ранений, после Победы он вновь в МВТУ. Студенческое общежитие, комитет комсомола, партком. Его выбирал не только коллектив, его выбрало время.
Николай Григорьевич сыграл в моей жизни, как и в жизни тысяч людей, чрезвычайно важную роль. С легкой руки секретаря Бауманского райкома партии Н. Г. Егорычева в 1958 году Бориса Пастухова, только что получившего диплом МВТУ имени Н. Э. Баумана, несмотря на его сопротивление и желание работать по распределению, избирают вторым, а затем и первым секретарем Бауманского райкома ВЛКСМ. Пройдет совсем немного времени – и секретаря, скажем скромно, не самого плохого в Москве райкома ВЛКСМ городской комитет партии рекомендует секретарем горкома комсомола. Все это происходило при самом непосредственном участии Николая Егорычева.
Летом 1967 года, уже в качестве секретаря ЦК ВЛКСМ, я присутствовал на том, без преувеличения, историческом пленуме ЦК КПСС, где выступал секретарь Московского городского комитета КПСС Егорычев. Это была незабываемая речь!
В наше время любой говорит все, что бог на душу положит, не выбирая слов и выражений. Перечитывая сейчас выступление Н. Г. Егорычева на пленуме ЦК КПСС в том самом 1967 году, его критичность может показаться сущей ерундой. Но тогда для многих сказанное Николаем Григорьевичем было смелым откровением человека, который выстрадал каждое слово, произнесенное с высокой трибуны.
Руководитель московских коммунистов оказался первым в брежневские времена, кто, не бросая тени на авторитет партии, говорил об исключительно важных и насущных проблемах страны и партии, очень продуманно и доказательно критиковал оборонную политику страны. Ну а кто в то время был Верховным главнокомандующим, объяснять не нужно. Я видел и слышал реакцию присутствующих, слышал бурные аплодисменты, которыми проводили Егорычева участники пленума ЦК от трибуны до самого его места в зале. И только Леонид Ильич сидел мрачный как грозовая туча.
Спустя многие годы, анализируя события первого и второго дней работы пленума – на первом блестящее выступление Егорычева и бурные аплодисменты в его адрес, а на втором – огульное поношение сказанного Николаем Григорьевичем, – я понял, как рискованно и опасно было говорить в те времена о том, что думаешь. Егорычев конечно же знал об этом. Недаром, когда Николай Григорьевич шел тогда на трибуну, мне показалось, что он шагал столь же решительно и убежденно, как в годы войны, когда замполитрука батальона первым поднимался из окопов, чтобы вести за собой в атаку своих товарищей-красноармейцев на Калининском фронте и под Киевом…
Николай Егорычев был совершенно бесстрашным человеком, и свое благополучие он всегда связывал с благополучием государства. Так уж получилось, что ради благополучия государства он должен был произнести эту речь и прямо выразить свое беспокойство. И он сказал, прекрасно зная, чем это может для него обернуться…
С тех пор наши отношения не прерывались, а судьбы переплелись особенно тесно.
Спустя 14 лет «сидения» Николая Григорьевича послом в Дании (так обошлось ему выступление на пленуме) я приехал в Копенгаген, чтобы занять ту же должность посла Советского Союза (я сменил на этом посту его преемника Л. И. Менделевича).
Но и это не все. На следующем витке я почти «в затылок» повторил его путь на посольской работе в Афганистане. А спустя еще десяток лет следом за ним я занял должность первого заместителя президента Торгово-промышленной палаты.
Ну а последнее и самое грустное пересечение наших судеб произошло, когда наши с ним товарищи поручили мне открыть траурный митинг по случаю его кончины. Я очень хорошо помню, как трудно давались мне эти слова: «Ушел из жизни замечательный человек, великий гражданин, настоящий коммунист, истинный москвич…»
Уже потом, разбирая бумаги Николая Григорьевича, мы наткнулись в его архиве на неоконченную рукопись, которая начиналась такими словами:
«Мое поколение сегодня обвиняют в том, будто бы оно все делало не так. Завело, мол, страну в тупик, и само по себе оно какое-то жалкое, ущербное, в общем – потерянное. Нас не надо жалеть. Наша жизнь была
