Красный комбриг - Виктор Григорьевич Казаков
В нем говорилось: «Беглый каторжник Григорий Иванович Котовский разыскивается по обвинению в целом ряде вооруженных грабежей. Он… прекрасно говорит по-русски, молдавски, еврейски, а равно может объясняться и на немецком языке…» Далее почти слово в слово пересказывается секретный циркуляр, составленный кишиневским полицмейстером и предназначавшийся для работников охранки: «Котовский производит впечатление вполне интеллигентного человека, умного и энергичного, в обращении старается быть со всеми изящным, чем легко привлекает на свою сторону симпатии всех имеющих с ним общение. Выдавать он себя может за управляющего имениями, а то и помещика, машиниста или помощника машиниста, садовника, представителя какой-либо фирмы или предприятия, представителя по заготовке продуктов для армии и т. д., стараясь заводить знакомства и сношения в соответствующем кругу… Одевается прилично и может разыгрывать настоящего джентльмена, любит хорошо и изысканно питаться и наблюдать за своим здоровьем, прибегая к изданным по этому вопросу книгам и брошюрам».
Автор этих текстов, кишиневский полицмейстер Славинский, менее всего был заинтересован в приукрашивании облика Григория Ивановича Котовского. Даже враги не могли не видеть его незаурядных способностей.
Около трех лет бессарабская полиция, несмотря на тщательные поиски, не могла напасть на след Котовского. То он в Кишиневе, то в Тирасполе, то в Одессе. Но вот 24 июня 1916 года в кишиневское полицейское управление пришел человек (фамилия его осталась неизвестной), который сообщил: Котовский скрывается в Бендерском уезде на хуторе помещика Стаматова, служит ключником, имеет паспорт на имя Ивана Ромашкана. Предатель получил от охранки обещанные две тысячи рублей. В тот же день большой отряд полицейских выехал в Бендерский уезд.
25 июня все газеты опубликовали сообщение Российского телеграфного агентства: «Кишинев… Арестован беглый каторжник Котовский… За поимку его полиции выдано 5000 рублей». Один из кишиневских столпов, бывший начальник тюрьмы Поповненко, через много лет будет давать советскому суду показания, в которых, в частности, расскажет: «Ни одного арестанта в городе не водили с таким конвоем. Когда Котовского вели в тюрьму, то надели кандалы на руки, на ноги, и эти кандалы были соединены цепью, которая охватывала и шею. Конвой состоял из 30 человек. Все знали, что Котовский ранен, но оказывать ему медицинскую помощь никому не приходило в голову. Полицейские избивали его прикладами и рукоятками наганов».
В июле 1916 года Г. И. Котовского увезли в Одесскую тюрьму.
Выбор
4 октября 1916 года у здания Одесского военно-окружного суда остановился крытый, с решетками на окнах автомобиль. В нем привезли Котовского. Четверо стражников долго отмыкали цепи, которыми он был прикован к скамейке, потом, проверив запоры на ручных и ножных кандалах, вывели его из машины. Эскорт конных полицейских расступился, образовав тесный проход к дверям здания.
Котовский успел на миг оглянуться, чтобы, может быть, в последний раз посмотреть на маленькую площадь у спуска к морю, бронзового Ришелье с крапинками мелкого осеннего дождя на плечах, темное море с одиноким парусом за Воронцовским маяком… Одиннадцать лет назад с этой площади он увидел красный флаг революционного «Потемкина». В тот день в нем созрело окончательное решение о выборе цели жизни — бороться с народными угнетателями.
Жалел ли он об этом выборе? На его пути стояли тюрьмы, каторга. Теперь он снова привел его в каменные, окруженные полицейскими стены…
Конвойный резко захлопнул дверь. Через несколько минут председатель суда уже читал обвинительный акт. По условиям военного времени «разбойник», «грабитель», «атаман шайки», «организатор налетов и ограблений» не мог рассчитывать на снисхождение. Прокурор, как и ожидалось, потребовал для подсудимого смертной казни через повешение.
Может быть, теперь Котовский пожалел о клятве, которую он дал себе одиннадцать лет назад? Нет! Ни тени сожаления не было в его речи на суде. Он говорил о том, что боролся против существующего в стране социального неравенства, эксплуатации народа, против несправедливости. Своими действиями он стремился помочь бедным и бесправным. «Если я и носил при себе револьвер, — говорил Котовский, — то больше для фасона. В ход я его никогда не пускал, и на моей совести нет ни одного кровавого пятна… Я с любовью относился к жизни человека как к высшей ценности, данной ему природой. Я глубоко уважал человека, его человеческое достоинство и никогда не позволял себе над этим достоинством издеваться… Своими действиями я мстил всему сильному и злому, взявшему верх над слабым».
Котовский не просил снисхождения. Он желал только одного — приговора не к повешению, а к расстрелу.
Нет, Котовский не жалел об избранном пути. Через несколько дней в камере смертников появился защитник и напомнил, что у приговоренного осталось право просить о помиловании (а для этого, конечно же, требовались слова раскаянья). Григорий Иванович категорически отказался воспользоваться этим правом.
В камеру смертников вместе с темнотой вползала мучительная тишина. Обреченные с замиранием сердца прислушивались к звукам, доносившимся из коридора, — не идет ли охрана за кем-либо из них? За кем на этот раз? Некоторые не выдерживали той нервной нагрузки, сходили с ума… Как же велика была воля к жизни у Котовского, если и в этих условиях он не терял надежду на освобождение! По вечерам, на удивление остальных смертников и охраны, он подолгу делает физические упражнения. Гимнастика не дает расслабиться не только телу, а и духу. Только не сдаваться! Сколько еще дней и ночей осталось у него? А может, есть возможность как-то оттянуть время казни? Как?
Котовский вспоминает слова адвоката: «просьба о помиловании». Помиловать его, конечно, не помилуют, но он должен выиграть хоть небольшое время! И он просит у охраны чистый лист бумаги…
Что же придумал изобретательный ум Григория Котовского?
Н. В. Брусилова, жена главнокомандующего Юго-Западным фронтом А. А. Брусилова, жившая в те дни в Одессе, вспоминала: «Однажды в полночь, когда я сидела эа столом, вошел слуга и подал мне письмо со словами: «Его принес мальчуган из тюрьмы…» Письмо это было от Котовского. Письмо длинное, подробное и очень хорошо написанное. На рассвете он должен был быть повешен… На размышления времени больше не оставалось, нужно было действовать. Я осенила себя крестом и заставила себя позвонить генерал-губернатору Эбелову, губернатору города Сосновскому, прокурору Одессы. Я просила их отложить казнь Котовского, чтобы иметь время написать моему мужу. Они ответили нелюбезным тоном: «Что вы будете беспокоить Алексея Алексеевича, когда завтра утром этот Котовский будет вздернут на веревке и мы избавимся от него…» Мне удалось добиться, что казнь Котовского будет отложена на несколько дней. Я облегченно вздохнула и села писать своему мужу… На второй день к вечеру узнала, что Алексей Алексеевич говорил по прямому проводу
