Илья Старинов. - Записки диверсанта

— Разрешите мне, товарищ Старинов? Руки чешутся…

— Пожалуйста… Густав Иванович неторопливо взял в руки пулемет, кинул суровый взгляд в сторону засмеявшегося было товарища и, хмуря брови, однако ловко и очень быстро собрал "люис".

— Вот так мы собирали когда-то трофейные пулеметы, — сказал Баар, поглаживая своей большой рукой вороненый ствол. — Больше тренируйтесь, тогда будете быстро собирать. Эту работу, товарищи, надо уметь делать механически. А придется — и на ощупь… Он помедлил какое-то мгновение, потом извинился передо мной за то, что помешал, и опять передал мне пулемет. Как я был благодарен за выручку! Баар вовремя спас меня от позора, да еще повернул дело так, будто вся моя вина только в медлительности! Поборов смущение, я довел занятие до конца. А как только учащиеся разошлись, Баар, прервав мои оправдания, добродушно посоветовал:

— Не жалейте времени на знакомство с подобными «машинками». Пригодится в жизни, поверьте слову! Знать иностранные-образцы нам очень нужно. Партизан должен уметь сразу использовать трофейное оружие! Приятно было почувствовать на плече тяжесть бааровской ладони. А в правоте его слов мне пришлось убедиться и в Испании, и во время партизанской борьбы в тылу гитлеровцев. Да еще как убедиться! Со дня конфуза с «люисом» я уже не считал Баара ни замкнутым, ни угрюмым: понял, сколько тепла таится за внешней грубоватостью и кажущейся нелюдимостью этого человека… 1931 год. Трудно в учении Шел 1931 год. Г. И. Баар и М. Э. Якир часто бывали у нас на практических занятиях. Помню их приезд на занятия, посвященные действиям партизанской засады на автомобильной дороге. Темной ночью Якир обошел колонну новеньких грузовиков отечественного производства.

— Какова техника у нас нынче! — радовался командующий. — Это вам не времена гражданской войны! Не по дням, а по часам набираем силу! Запомнилось и то, как Якир вместе с Бааром стояли на летном поле аэродрома под Харьковом, наблюдая за приземлением партизан-парашютистов. Якир восхищался новыми самолетами, радовался успешной выброске десанта. В моей памяти сохранилось выступление Ионы Эммануиловича на выпуске группы командиров, комиссаров, начальников штабов и специалистов, намечавшихся на роль организаторов будущих партизанских соединений. Всего собралось человек сорок, из них больше половины — участники партизанской войны против интервентов на юге. Якир говорил ярко и убедительно.

— Советский Союз — миролюбивая страна, — говорил он, — и никому не угрожает. Наше миролюбие, настоящее, подлинное, знают все честные люди мира. Но если империалисты на нас нападут, мы дадим им сокрушительный отпор, используя всю свою мощь, в том числе и партизанскую войну в тылу врага. К этому вы, дорогие товарищи, и готовьтесь. Дальше в своей речи командующий разъяснил, что вести партизанскую войну — наше законное права Ссылаясь на высказывания Владимира Ильича Ленина и Михаила Васильевича Фрунзе, на опыт партизан 1812 года, Якир подчеркивал, что в связи с военно-техническим прогрессом роль и значение партизанских методов борьбы неизмеримо возрастают. И тут он сказал, что Коммунистическая партия, ее Центральный Комитет уделяют большое внимание заблаговременной подготовке к партизанской борьбе на случай вражеского нападения. По указанию ЦК для этой цели выделяются все необходимые материальные средства и подбираются проверенные кадры. Вышли мы из помещения школы, находящейся на окраине Киева, за полночь. Мигали редкие фонари. Транспорт уже не работал.

— Ну теперь потопаем на своих двоих! — с досадой бросил кто-то. — Ни в коем случае! — быстро обернулся на голос Якир. — На моей машине всех развезут по домам. Кстати, у меня есть тут еще дела… Ночной прыжок с парашютом Оглушающе ревут моторы транспортного самолета. Дрожит и вибрирует фюзеляж. Машина набирает высоту. Где-то внизу, под тонким днищем воздушного корабля, далекая, погруженная в ночную темень ленинградская земля. Как всегда перед прыжком, я начинаю ощущать сердце. Оно ширится и норовит вырваться из груди. Врачи категорически запретили мне прыжки с парашютом. Однако я не обращаю внимания на этот запрет: мне, начальнику команды, нельзя не прыгать. Как я буду обучать технике своих партизан, если не смогу видеть учеников в деле? И я прыгаю. Но сегодня прыжок необычный — ночной. Может быть, поэтому сердце ведет себя особенно плохо? Исподтишка в душу закрадывается трезвая, разумная мысль: с моей болезнью лучше поберечься… Нет ничего опаснее подобных трезвых мыслей. Но я уже приучил себя не поддаваться слабости. И когда пилот поднимает руку и оборачивается, давая знак, что пора выбрасываться, я встаю, словно только этого и ждал. Люк распахнут. Бойцы наверняка не отрывают глаз от моей фигуры, застывшей над черным бездонным провалом… Вперед! Холод, темнота, стремительное падение. Дергаю кольцо. Кажется парашют никогда не раскроется… Но это обман чувств: при выбрасывании доли секунд превращаются в секунды, а секунды — в минуты. Меня встряхивает. Наконец-то! Теперь все в порядке. Сердце бьется уже спокойно, и, как обычно, хочется почему-то петь. Земли, правда, не видно. Но если рассуждать здраво, кроме как на землю, мне опускаться некуда. Разве что угожу в реку или спланирую на лес? Пытаюсь угадать расстояние до земли. Подтягиваю ноги. Готовлюсь вовремя погасить парашют. И все же точно рассчитать приземление не удается. Опускаюсь грузно. Хорошо, что под ногами луг. Поднимаюсь, невольно отряхиваюсь, оглядываюсь. Смутно темнеет недалекий лес. Слева веет сыростью. Наверное, там водоем. А вверху, блуждая среди звезд, рокочет наш самолет. Там мои ученики ждут сигнала с земли, моего сигнала о том, что все хорошо, место для приземления найдено. Развожу огонь. Рокот самолета, ушедшего было в сторону, становится все слышнее. И вот машина над моей головой. Значит товарищи уже прыгнули. Жду их, радуясь хорошему началу. Последние дни пришлось поволноваться. Ведь как-никак, а мы приехали в Ленинградский военный округ не в гости, а на маневры. Приехали демонстрировать опыт по разрушению тыла «противника». Нам нельзя ударить в грязь лицом. Нельзя, хотя это наш первый ночной прыжок! Количество прыжков никого не интересует. От нас ждут успешных дел, а не ссылок на непривычные условия. Впрочем, похоже, что ссылаться на условия не придется. Все идет как надо… Кое-кому из бойцов не повезло: приземляясь, не сумели погасить парашют, получили растяжение связок, вывихи, ушибы, однако из игры никто не вышел. Пострадавших перевязали, и они продолжали действовать. 1932 год Маневры в Ленинградском округе 1932 год памятен мне многими удачами. На маневрах в ЛВО осенью 1932 года перед нами, партизанами, ставились в качестве главной задачи захват штабов и разрушение транспортных средств «врага». Я, конечно, не упустил случая и добился разрешения устроить «крушения» поездов с применением замыкателей и взрывателей. Участок, отведенный для наших операций, тщательно охранялся. Охрана «противника» успешно срывала нападения на железнодорожные станции и крупные мосты, но обеспечить безопасность движения поездов она все же не смогла. На десятикилометровом отрезке железнодорожного пути партизаны-минеры установили десять мин. Девять из них сработали очень эффектно под учебными составами. А вот с десятой получился конфуз. Мы не успели снять ее до начала нормального пассажирского движения, и она грохнула под пригородным поездом. Услышав взрыв и заметив вспышку под колесами, машинист решил, что это петарда, предупреждающая о неисправности пути. Он резко затормозил. На полотно высыпали пассажиры. Никто ничего не мог понять. Грешен. Я не донес об этом происшествии.