Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл
В декабре 1967 года, вскоре после моего возвращения в Лондон, скончался мой кузен Гай, и я совершенно неожиданно получил возможность заседать в палате лордов британского парламента по праву наследования. В Англии при Гарольде Вильсоне такое событие вряд ли стоило афишировать. Мало кто за меня порадовался. Гораздо больше было тех, особенно в кругу журналистов и издателей, кто испытывал замешательство и недоверие к человеку, получившему ничем не прикрытую и незаслуженную привилегию. Они держались настороженно и даже враждебно. К тому же правительство Вильсона уже подготовило законопроект о реформе палаты лордов и устранении наследственного членства. Насколько мне помнится, все это имело весьма далекое отношение к моей главной надежде тех дней: что я когда-нибудь переведу «Раковый корпус».
Тогда же возникли более серьезные политические распри. В конце 1967 года неосталинистское правительство Чехословакии во главе с Антонином Новотным ушло в отставку, а пришедший к власти новый коммунистический лидер Александр Дубчек был полон решимости построить «социализм с человеческим лицом». Разумеется, я поддерживал устремления Дубчека. Поставленная цель казалась достижимой, тогда как идея выхода из Варшавского Договора и социалистического лагеря, которую венгры пытались осуществить двенадцатью годами раньше, представлялась весьма опасной. Кроме того, стало легче общаться с Личко. Телефонная связь заработала лучше, стало легче получать визы, меньше помех возникало на почте.
Я привез в Лондон отрывок из «Ракового корпуса», переведенный Мартой Дичковой для братиславской «Правды», и договорился о его публикации в «ТЛС», где прежде работал. У меня был вариант «из вторых рук», поскольку перевод Марты с русского на словацкий сыграл роль промежуточного; затем Сесл Парротт, работавший в начале шестидесятых британским послом в Праге, перевел его со словацкого на английский, и 11 апреля 1968 года отрывок появился в «ТЛС».
Несмотря на двойной перевод, публикация этого отрывка на Западе сразу же обратила на себя внимание литературных критиков, просигнализировав о существовании значительного произведения. Первая публикация в братиславской «Правде» прошла незамеченной. То издание мало кому было известно, а «ТЛС» читали во всем мире. Солженицын услышал об этом 13 апреля из передачи «Русской службы» Би-би-си. «Удар! — громовой и радостный! Началось!» — пишет он в автобиографической книге «Бодался теленок с дубом»[10]. Далее он замечает, что не передавал «Раковый корпус» на Запад, «…а уж сам попал — ну, значит, так надо, пришли Божьи сроки». Вот так он приветствовал факт передачи главы из своего романа Павлом Личко английскому еженедельнику.
Солженицыну очень хотелось узнать, как власти воспримут такую наглость всего лишь через два года после суда над Синявским и Даниэлем. Он убеждал себя: «Но — предчувствие, что несет меня по неотразимому пути: а вот — ничего и не будет!.. И не о том надо волноваться, что выходит, а: о том, как там его примут (на Западе — прим. авт.). Первая настоящая проверка меня как писателя… Хотелось покоя — а надо действовать! Не ожидать, пока соберутся к атаке — вот сейчас и атаковать их!»[11].
Солженицын поясняет, что в 1967–1968 годах он все еще надеялся на публикацию «Ракового корпуса» в Советском Союзе. В какой-то момент роман даже был набран для публикации в нескольких номерах «Нового мира», и на него, следовательно, не смотрели, как на антисоветскую пропаганду. Он находился на грани допустимого цензурой. Автору не грозило судебное преследование: ведь роман почти можно было публиковать. Не было и намека на то, что из-за «Ракового корпуса» против автора может быть возбуждено дело.
Отсюда возникает вопрос: почему же Солженицын дал Личко рукопись и попросил помочь напечатать ее в Чехословакии? И зачем писал ему о том, как следует переводить «Раковый корпус» на словацкий? В книге «Бодался теленок с дубом» нет ответа на эти вопросы. И в самом деле — ни моя фамилия, ни фамилия Личко не упоминаются там, где во всех других отношениях данный эпизод описан достаточно подробно.
Я допускал тогда, как допускаю и сейчас, что договоренности с Личко были частью его тактического плана для оказания давления на советских руководителей. Издание «Ракового корпуса» в коммунистической стране, пусть даже в дубчековской либеральной Чехословакии, было менее вызывающей акцией, чем публикация на Западе. С другой стороны, словацкое издание романа неизбежно должны были заметить, и за ним должны были последовать публикации в западных странах, — с согласия автора или без такового. И если книга должна была появиться в любом случае, с согласия советских властей или без него, то наилучшим выходом для них было учесть обстоятельства и напечатать ее самим. Таков, я полагаю, был его план. Кроме того, он стремился к «настоящей проверке», используя для нее «Раковый корпус». Он справедливо полагал, что испытание пройдет успешно и книгу объявят шедевром, а это укрепит его положение и в Москве, и на Западе.
К тому времени лондонское издательство «Бодли хед» созрело для того, чтобы предложить мне и Дольбергу взяться за перевод романа и пьесы «Олень и шалашовка» на английский язык. Перевод, однако, был заказан без четко определенного вознаграждения, с выплатой гонорара только в форме процента с проданных экземпляров, а продаж могло и не быть. Сотрудник издательства «Бодли хед» Макс Райнхардт предупредил нас, что он даже не уверен, будет ли наш перевод напечатан, не говоря уж о том, станет ли книга бестселлером. Мы можем остаться ни с чем: работа окажется бесполезной, и нам ничего не заплатят.
Издательство подготовило контракт, который я привез в Братиславу, и 22 марта 1968 года в ресторане «3ахова хата», что в 20 милях от города, Личко подписал его при мне и в присутствии моего друга романиста Алана Уильямса, уверяя нас в том, что он действует с согласия автора и в соответствии с его указаниями. Позднее Личко подписал еще один документ, разрешавший издательству «Бодли хед» продавать права на издание книги на других иностранных языках. Затем я перевез рукопись «Ракового корпуса» и контракт через границу и из Вены улетел домой. Все это было не так опасно, как может показаться. К марту 1968 года «Пражская весна» цвела вовсю. Волна свободы накрыла Чехословакию, цензуры почти не было, как и
