Моя жизнь - Айседора Дункан
– Такое непригодно для театра, скорее подойдет для церкви. Я вам советую забрать свою девочку домой.
Разочарованная, но не убежденная, я стала строить новые планы отъезда. Я созвала семью на совет и в часовой речи постаралась убедить их, что жить в Сан-Франциско невозможно. Мама была немного ошеломлена, но готова следовать за мной куда угодно; и мы вдвоем выехали первыми, купив два билета до Чикаго. Сестра и братья оставались пока в Сан-Франциско, они должны были последовать за нами, когда я разбогатею и смогу обеспечивать семью.
Когда жарким июньским днем мы прибыли в Чикаго, с нами был маленький дорожный сундучок, кое-какие старомодные драгоценности моей бабушки и двадцать пять долларов. Я надеялась, что сразу же получу ангажемент и все будет чрезвычайно легко и просто. Но не тут-то было. Захватив свою короткую греческую тунику, я посетила всех импресарио, одного за другим, танцуя перед ними, но их мнения всегда совпадали с мнением первого. «Это восхитительно, – говорили они, – но не для театра».
Проходили недели, и наши деньги закончились, заклад бабушкиных драгоценностей дал нам немного. Произошло неизбежное – мы не смогли внести плату за комнату, все наши пожитки удержали, а мы однажды оказались на улице без гроша в кармане.
У меня на платье еще оставался воротничок из настоящего кружева, и весь тот день я бродила под лучами палящего солнца, стараясь продать этот кружевной воротничок. Наконец к вечеру мне это удалось. (Кажется, я продала его за десять долларов.) Это было очень красивое ирландское кружево, и я выручила за него достаточно денег, чтобы заплатить за комнату. На оставшиеся деньги я решила купить коробку помидоров, и в течение недели мы питались лишь этими помидорами без хлеба и соли. Моя бедная мать настолько ослабела, что не могла даже садиться. А я вставала рано утром и отправлялась в путь, пытаясь встречаться с различными импресарио, но, наконец, решила взяться за любую работу, какую только смогу найти, и обратилась в бюро найма.
– Что вы умеете делать? – спросила меня женщина, сидевшая за конторкой.
– Все, – ответила я.
– Надо же, а выглядите так, словно ничего не умеете делать!
В отчаянии я однажды обратилась к директору «Мейсоник темпл руф гарден». С большой сигарой во рту, надвинув шляпу на один глаз, он с надменным видом наблюдал, как я ношусь взад и вперед под звуки «Весенней песни» Мендельсона.
– Что ж, вы очень хорошенькая и грациозная, – заявил он, – и, если бы вы заменили все это на что-нибудь более энергичное, с перцем, я бы нанял вас.
Я подумала о моей бедной матери, теряющей дома последние силы, доедая остатки помидоров, и спросила, что он подразумевает под «перцем».
– Ну, – протянул он, – совсем не то, что вы танцуете. Что-нибудь с юбками, оборками и вскидыванием ног. Сначала вы можете исполнить греческую вещицу, а затем что-нибудь с оборками и прыжками, получится интересная перемена.
Но где мне было взять оборки? Я понимала, что просить в долг или аванс бесполезно, и лишь сказала, что вернусь на следующий день с оборками, прыжками и перцем. Я вышла. Был жаркий день – обычная чикагская погода. Я брела по улице, усталая, чуть не падающая в обморок от голода, когда увидела перед собой один из больших магазинов Маршалла Филда. Я зашла и спросила управляющего. Меня провели в контору, и я увидела сидящего за письменным столом молодого человека. Он казался доброжелательным, и я объяснила ему, что мне к завтрашнему утру нужна юбка с оборками и, если он предоставит мне кредит, я с легкостью расплачусь с ним из ангажемента. Сама не знаю, что побудило этого молодого человека согласиться исполнить мою просьбу, но тем не менее он сделал это.
Спустя годы я встретила его уже как мультимиллионера мистера Гордона Селфриджа. Я купила материал: белый и красный для юбок и кружевные оборки – и, вернувшись домой со свертком под мышкой, нашла свою мать почти при последнем издыхании. Но она мужественно села в постели и принялась шить мне костюм. Она проработала всю ночь и к утру пришила последнюю оборку. С этим костюмом я вернулась к директору «руф гарден». Оркестр был готов к просмотру.
– Какую музыку? – спросил директор.
Я не продумала это, но попросила «Вашингтонскую почту», которая была тогда очень популярна. Музыка заиграла, и я старалась изо всех сил, импровизируя перед директором танец с перцем. Он был очень доволен, вынул сигару изо рта и сказал:
– Превосходно! Можете завтра же вечером начинать, а я выпущу специальный анонс.
Он заплатил мне пятьдесят долларов за неделю и был настолько любезен, что выдал их мне авансом.
Я имела большой успех, выступая под вымышленным именем в этом крытом саду, но все это внушало мне отвращение, и, когда в конце недели он предложил мне продлить ангажемент или даже организовать турне, я отказалась. Мы были спасены от голодной смерти, и я не хотела больше забавлять публику тем, что противоречило моим идеалам. Это был первый и последний раз, когда я поступила подобным образом. Я считаю, что то лето было одним из самых тяжелых в моей жизни, и с тех пор каждый раз, как я приезжала в Чикаго, вид его улиц вызывал во мне отвратительное ощущение голода.
Но во время всех этих ужасных испытаний моя мужественная мама ни разу не предлагала мне вернуться домой.
Однажды кто-то дал мне рекомендательную карточку к журналистке по имени Амбер, которая была помощницей редактора одной крупной чикагской газеты. Я отправилась к ней. Она оказалась высокой, очень худой рыжеволосой женщиной лет пятидесяти пяти. Я изложила ей свои идеи по поводу танца, она весьма доброжелательно выслушала меня и пригласила нас с матерью прийти в «Богемию», где, как она утверждала, мы встретим художников и литераторов. В тот же вечер мы отправились
