Материнский Плач Святой Руси - Наталья Владимировна Урусова
Весь пол заплеван, покрыт грязными бумажками, шелухой от подсолнухов и мало этого, приходилось выбирать места, чтоб не запачкать обуви. В номере, куда меня провели, было тоже самое. Встретили меня несколько человек, если их так можно было назвать. Комиссаром Чека был здоровый, краснощекий матрос, в белой, грязной, матроской рубашке, с расстегнутым воротом с большим красным бантом на плече. Рукава у всех засучены, и все страшные, словно дикие звери; нет; звери право и те лучше. Я больше всего испугалась матроса, но, к удивлению, в нем одном проявилось, какое-то чувство, похожее на жалость ко мне. Много, очень много нужно было силы воли, чтоб не выдать своего страха, перед ними и казаться спокойной; но ведь судьба моих, не только старших двух сыновей, но и остальных детей, зависела от воли, и была в руках, этих людей.
Меня спросили, почему я уехала из Ярославля, но как спросили! Я ответила, что все потеряла во время пожаров и не имея средств к дальнейшему существованию, решила, что в небольшом Посаде, я легче чем-нибудь заработаю и затем, что буду близко от мужа и родственников, живущих в Москве. На это в ответ, несколько голосов закричало с угрозой: «Немедленно убираться, со всеми вашими детьми и кто еще при Вас, обратно в Ярославль». Пришлось просить разрешения остаться ввиду безвыходности положения и невозможности оплатить обратный переезд и нанять в сгоревшем городе помещение. По адресу моему, была применена, самая невозможная брань, требования и угрозы, когда вдруг матрос заявил: «Брось товарищи, чего ее мучить, может она и не сделала нечего, пусть ее семья остается пока здесь; и обратившись ко мне, сказал: «Если Вы докажете нам бумагой от властей Ярославля, что Ваши сыновья не участвовали в восстании, то может, я Вам разрешу поселиться здесь, в Посаде». Господь, как всегда Милосердный, осенил меня мыслью, и я ответила: «В Ярославле никому неизвестно, где были в это время, мои сыновья, как вам объяснил, сын мой Николай, они были в Саратове, куда ездили за мукой и ничего о воcстании не знали. Прописаны они были в волостном правлении, которому подлежала дача, где мы жили, и дать сведения о них, может только волостной старшина». Я понятия не имела, ни о каком волостном правлении ни о том действительно — ли дача была в его ведении. «Поезжайте немедленно и привезите документ, подтверждающий Ваши и Ваших сыновей показания». Пришлось оставить детей. К счастью, было молоко и я не боялась, что они пропадут с голода. Поехала в Ярославль и прямо прошла к владельцу дачи, который нас выручил, отдав ее нам. Он радостно меня успокоил и приободрил, сказав, что старшина и писарь, оть которого все зависит, его приятели и за деньги, конечно дадут, какое угодно доказательство. Он нанял для меня, за большие деньги подводу, т. к. в разрушенном городе, это было очень трудно, вложил 25 рублей в конверт с письмом и я уехала в волость, за 18 верст от дачи.
Что эта была опять за поездка! Лес, как я писала, местами, на десятки верст непроезжий и непроходимый из за болот, и, так как была уже поздняя осень, то проложенная по гатям, трудно проезжая и летом дорога, несколько раз грозила нам неминуемой гибелью. Но проехали благополучно, добравшись до правления. 25 рублей имели свое действие и я немедленно получила удостоверение за печатью волостного старшины. Владелец подводы отказался ехать по той же дороге обратно и должен был сделать объезд за 70 верст. Что было делать? Волость на берегу Волги, пассажирские пароходы не ходят и может быть, остановится какой-нибудь запоздалый буксир, или торговый пароход. Положилась на Волю Божию и села на берегу. Часа через два, показался пароход, общества «Кашин» и остановился недалеко от берега. На лодку, сгрузившую, какую-то кладь, меня взяли и я на пароходе доехала до Ярославля и оттуда по железной дороге в Лавру.
Надо сказать, что сын Николай мой, решил во что бы то ни стало уехать на юг, чтоб вступить в Белую Амию. Решено было, что на следующий день, он уезжает. Ох! Как тяжело было, все это мне, но я соглашалась на расставание, сознавая в этом,
святое дело, перед родиной. Старший мой, Сергей был не приспособлен к житейским трудностям, но Николай, был моей поддержкой и помощником.
Утром, на другой день по приезде, я пошла в Исполком (исполнительный революционный комитет) и вручила привезенное удостоверение. Его взяли, прочли и затем подают мне бумагу и говорят: «Согласны Вы подписать?» Содержание ее было следующее: «Я нижеподписавшаяся, даю сию расписку в том, что если один из моих сыновей, уйдет в Белую Армию, то я буду расстреляна». Я подписала и через час, проводила своего Николая на поезд, который навсегда увез его от меня.
11. Любовь к Царю
После неудачи Белой Армии, куда Николай добрался, он бежал с ней, и поселился во Франции, где через несколько лет, скончался от несчастного случая.
Вскоре затем, я проводила и старшего сына, о судьбе которого узнала, только через три года, из письма полученного мною тоже из Франции, где он находится до сего времени. Пишу эти строки в 1946 г., а рассталась я с ним в 1918 г. и того 28 лет тому назад.
Оставшись одна с детьми, я должна была изыскивать всякие способы для существования, что было крайне трудно. Жили мы в подвальном этаже, сыром и полутемном. Как не старалась я, прокормить корову, как единственную возможность, поддержать молоком слабеющие организмы детей, это не было возможным и пришлось, за бесценок ее продать. Мука стоила в то время невообразимо дорого, так что деньги шли незаметно быстро.
Старшая дочь моя, которой было 17 лет, была во всем, мне помощницей и утешением. Будучи всегда здоровой и крепкого сложения, она простудилась в очень морозный день, когда в одной вязанной кофточке пошла на колодец за водой. Пальто не было никакого; все сгорело в Ярославле и купить не на что было; она слегла в тяжелом воспалении легких и никогда уже, не могла поправиться, за те 10 лет, что прожила после этого на свете, получив туберкулез. Периодами,
