Анастас Микоян - Сталин. Каким я его знал
Такую же скромность проявил Сталин и на XIII съезде партии, ограничившись докладом об организационной работе партии, а политический отчет вновь сделал Зиновьев. Меня поразил также тот факт, что, когда во время XIV съезда партии Сталин впервые сделал политический отчет, что было естественно, Зиновьев, пользуясь Уставным правом и обладая необходимым числом делегатов – сторонников своей линии, выступил с содокладом по политическому отчету ЦК.
Тогда, в середине съезда, Орджоникидзе, Киров, Кубяк, Крупская и я выехали на два дня в Ленинград, чтобы прощупать подлинное настроение коммунистов и попытаться повернуть их, пользуясь тем, что Зиновьев и большая группа ленинградских делегатов находилась на съезде.
В Ленинграде в отсутствие Зиновьева оставался главным заправилой Саркис, мой одноклассник, большой массовик-организатор, который в политическом смысле оказался в плену у Зиновьева. Он ему беспредельно верил и был оставлен в Ленинграде во время съезда, чтобы не допустить расшатывания организации.
В этот приезд я ночевал у Саркиса на квартире, которая состояла из одной комнаты в гостинице. Они жили в гостинице вдвоем с женой. Таким ярым зиновьевцем я его застал, что глазам своим не поверил. Я его, конечно, высмеял. Доказывать ему что-либо было бесполезно, потому что он знал все наши аргументы. Мне казалось, что если его высмеять, то это подействует сильнее. Мы стали вспоминать прошлую совместную работу. Я знал, что всегда он лично ко мне относился хорошо, ценя как политического деятеля, объяснялся в любви ко мне, несмотря на разногласия.
И тогда нам удалось только в одном Выборгском районе, где я выступал с докладом, провести резолюцию в пользу ЦК партии против Зиновьева большинством голосов. Лишь после XIV съезда, когда съезд осудил позицию Зиновьева, когда организация увидела, что держаться прежней линии для коммуниста – значит идти против ЦК партии, удалось изменить положение в Ленинградской организации в пользу правильной партийной линии. В то время выезжала в Ленинград группа членов ЦК: Калинин, Киров и другие, которые несколько дней выступали в районах.
Надо думать, что Сталин не хуже других понимал свое положение в сравнении с Зиновьевым, которое сложилось на партийном съезде. Видимо, он считал, что не только как организатор не слабее Зиновьева и Каменева, но и в теоретических вопросах не уступает им. Он решил постепенно изменить мнение в партии в свою пользу. Этим надо объяснить его открытое выступление на собрании кремлевских курсантов в 1924 г. после какого-то Пленума ЦК, где он прямо выступил против Зиновьева, справедливо раскритиковал его утверждение в каком-то выступлении, что у нас в стране «диктатура партии», убедительно показав известную мысль, что у нас «диктатура пролетариата», а не «диктатура партии».
В эти годы я был лично близок с Орджоникидзе, Ворошиловым и Кировым. Мы видели свой долг в том, чтобы уберечь ЦК и партию от раскола. Мы видели главное в «завещании» Ленина не в том, чтобы снять Сталина с поста Генсека, а в том, чтобы расширить состав ЦК и ЦКК, и чтобы этот орган имел такую силу, чтобы не дать вождям рассориться и привести партию к расколу.
И вот после борьбы с Троцким началась борьба с Зиновьевым и Каменевым. Мы с ними не были согласны, спорили и выступали против них, но считали, что не следует обострять разногласия. Наоборот, надо было найти путь к примирению, поскольку эти товарищи в борьбе с Троцким много лет вели себя правильно и партия может положить конец этим разногласиям и заставить их работать.
Мне казалось (и другим тоже, я думаю), если фактически, а не формально отстранить от руководства партии этих товарищей, тогда по вине Сталина придется отстранить еще двух названных Лениным вождей, и останутся только Сталин и Бухарин, а четверо названных Лениным вождей фактически будут отстранены. Нас пугала эта перспектива, поскольку подтвердила бы худшие опасения Ленина. Подтверждением этих настроений является мое выступление на XIV съезде партии, где я говорил, что мы, средние члены ЦК, обязаны, как городовые, сохранить единство партии и сдерживать вождей, чтобы они прекратили борьбу. Я говорил, конечно, без письменного текста. А потом жалел, что применил слово «городовые». Может быть, лучше было сказать: «как обруч», ибо слово «городовые» как сравнение казалось неудачным. Но это была вторая сторона дела.
Я знаю, что Орджоникидзе был согласен с моим выступлением. Сталин никаких замечаний не сделал. Вот только тогда я почувствовал, что есть некоторые факты, которые могут подтвердить опасения Ленина насчет отрицательных черт Сталина.
* * *Какие причины могли лечь в основу предложения Ленина о смещении Сталина с поста Генсека?
Этот вопрос все время меня волновал, и я не мог найти объяснения. Но без серьезного основания Ленин поступить так не мог. Значит, были у него какие-то причины, думал я.
В апреле 1922 г. на первом Пленуме ЦК после съезда Каменев вносит предложение учредить пост Генсека и выдвинуть на этот пост Сталина. Ленин не возражает против этого, но непонятным остается другое заявление Ленина, что у нас нет поста председателя партии.
Фактически же председателем партии был Ленин. Это все знали. Он открывал партийные съезды, закрывал их, делал отчеты о политической работе ЦК, готовил повестки заседаний Политбюро и Пленумов ЦК, вел заседания Пленумов ЦК и Политбюро, то есть выполнял функции, которые могут выполнять только председатели партий и генсеки. Никаких выводов из этого заявления не было сделано. Никто не думал, конечно, что после назначения Сталина на пост Генсека роль Ленина изменится. Все исходили из того, что Ленин будет, как и раньше, вождем партии и руководить партией.
Итак, в апреле Ленин не возражал против того, чтобы Сталин стал Генсеком. А 26 декабря 1922 г. – по существу, через 9 месяцев – он предлагает снять его с этого поста и заменить другим лицом, приведя в обоснование некоторые отрицательные черты характера Сталина, которые были несовместимы с занимаемой им должностью.
Возникает вопрос: если бы Ленин видел эти отрицательные черты Сталина до назначения его на пост Генсека, то почему он тогда же не сказал об этом? Почему не возражал? Это на Ленина не похоже. У него не было тогда такого мнения? Естественно сделать вывод, что к декабрю, видимо, стали известны какие-то отрицательные стороны Сталина. А у кого их не было? Они в той или иной степени присущи каждому.
Видимо, причины или обоснованные мотивы, приведшие Ленина к внесению предложения о замене Сталина на посту Генсека, возникли у него после XI съезда партии.
Этот вопрос меня долго мучил. Как-то, когда у нас были хорошие отношения со Сталиным, через несколько лет после смерти Ленина, я прямо спросил его, чем он объясняет такое изменение отношения Ленина к нему. Он мне сказал, что во всем виновата Крупская. Пленум ЦК поручил ему как Генсеку наблюдение за здоровьем Ленина, чтобы никто не мешал лечению Ленина. Сталин дал указание, чтобы к Ленину никого не пускали без ведома ЦК, то есть, по существу на Сталина была возложена ответственность за здоровье Ленина. Однако, ему стало вскоре известно, что Крупская допускает к Ленину отдельных товарищей и что разрешение на это дает сама Крупская. Как рассказывал Сталин, он взял трубку, позвонил Крупской, сделал ей замечание, что она нарушает решение Политбюро ЦК, что это идет в ущерб здоровью Ленина, что охрана здоровья Ленина возложена на него. Сталин сказал, что сделал это в резкой форме, предупредил, чтобы этого больше она не допускала. Крупская, конечно, обиделась, рассказала об этом звонке Ленину, и это испортило отношения Ленина и Сталина. Ленин воспринял это как оскорбление его и его жены.
