Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники - Роман Романов
Неизвестно, как долго продолжалась бы эта история, не ввяжись Вика в одну авантюру – мало того что аморального, так еще и преступного характера, – после чего разразился грандиозный скандал и доступ в Маринкин дом был для нее навеки закрыт. О своей затее сестра никому не рассказывала, поэтому детали я узнал уже позже, после того как правда о ее коварном поступке вылезла наружу и мать Марины чуть не завела на Вику уголовное дело.
Произошло же все следующим образом: как-то раз, привычно извлекая из Маринкиного почтового ящика газеты, журналы и корреспонденцию, Вика увидела извещение о переводе на триста рублей (в то время – огромные деньги), – оно было выписано на имя матери. Сумма Вику весьма заинтересовала, и у нее моментально созрел хитрый план: никому не показывать извещение, на время взять из секретера паспорт тети Веры, прогуляться до отделения связи и получить заветные деньги. Если семья подруги не узнает об этом переводе, то и не расстроится, подумала Вика, решив, таким образом, нравственную сторону дела. Разумеется, сестре не хватило ума окинуть мысленным взором возможные последствия своего плана, предугадать все нюансы развития событий, иначе, как пить дать, сама бы испугалась того, что задумала сотворить.
Уложив ребенка спать, она вытащила паспорт и целый час старательно копировала подпись тети Веры – в итоге добилась почти идеального сходства. Сунув документ в сумку, уничтожила следы своей «тренировки», дождалась возвращения одной из хозяек и пошла домой, чтобы сделать прическу и макияж, какие были на фото в паспорте. Вику нимало не смущало, что в свои пятнадцать с половиной лет она всерьез собиралась выдать себя за сорокалетнюю женщину: полудурь ведь – что с нее возьмешь?
На ее счастье, неопытная кассирша на почте прежде никогда не имела дела с попытками подлога. Она лишь несколько раз удивленно перевела взгляд с фотографии на физиономию моей сестры и неуверенно сказала:
– Что-то вы не похожи на себя.
– Ну как же не похожа? – взрослым, интеллигентным голосом возразила Вика и с усмешкой развела руками. – Посмотрите получше.
Видать, кассирша почувствовала себя пристыженной, потому что поскорее отсчитала деньги и, пряча глаза, выдала их посетительнице, чтобы та не дай бог не пошла жаловаться начальству…
О том, как Вика потратила украденные триста рублей, история умалчивает. Я не припоминаю, чтобы у нее тогда появились какие-то ценные вещи – золото, дорогая одежда и т.п., – скорее всего, бабки она просто растранжирила: одних сводила в ресторан, другим бессрочно заняла, с третьими дома прокутила, – да мало ли способов выкинуть деньги на ветер? Думаю, она даже не заметила, как от той суммы не осталось ни копейки.
Избавившись от денег, сестра стала спокойно жить дальше – до того дня, пока тетя Вера не получила с почты подтверждение о том, что собственноручно получила денежный перевод на триста рублей. Вот тут-то и разыгралась буря.
Однажды вечером мама что-то готовила на кухне, Вика ей помогала, а я делал уроки в своей комнате – неожиданно раздался звонок в дверь, и через пару минут я услышал в прихожей голоса Марины и тети Веры. Гостьи прошли на кухню, и какое-то время женщины и девочки о чем-то говорили – вполголоса, так что через закрытую дверь я не слышал содержания их беседы. А потом все громче и громче стал звучать хриплый голос Маринкиной матери – по ее интонациям я понял, что она вне себя от гнева и в чем-то обвиняет Вику. Внезапно тетя Вера заорала в голос.
– Сука, тварь неблагодарная! Я тебе верила, как родной дочери, а ты мне такую свинью подложила! – услышал я из комнаты, и затем до меня донесся хлесткий звук пощечины. – Ты что, блядь, не знаешь, в каком мы положении находимся?! Сука, верни деньги, или я тебя в колонию упеку!..
Тетя Вера вволю накричалась, «благословила» Вику еще несколькими звонкими пощечинами и ушла, прихватив с собой дочь и запретив ей впредь общаться с этой «двуличной прошмандовкой».
Дело завершилось тем, что наши родители по частям выплатили тете Вере долг и та не стала подавать заявление в милицию. Но великая дружба Марины и Вики подошла к концу. Кажется, они больше никогда в жизни не встречались…
Место встречи изменить нельзя
Пожалуй, Марина была последней из Викиных знакомых, у кого на лице был написан интеллект и кто принадлежал к приличному среднему классу, как и наша семья. После того как бывшая одноклассница исчезла с горизонта, к сестре начали притягиваться люди, о чьем происхождении и образе жизни можно было только догадываться. Где она с ними знакомилась, никто не знал: Вика об этом не считала нужным рассказывать.
Мало-помалу девочки сменялись мужиками и взрослыми тетками. Помню, поначалу были типы, вполне сносные на вид, но потом все чаще стали появляться какие-то гоблины и гоблинши: парни с деформированными лицами, гниющими зубами или вообще пустыми пастями, из которых торчал клык-другой; женщины с незаживающими синяками в сопровождении пришибленных детей с вечно голодным взглядом. Мою юную, свежую сестру почему-то неумолимо потянуло именно к таким людям – убогим, обделенным внешностью, умом и какими-либо устремлениями, нередко отсидевшим срок и навсегда потерянным. Вика словно репетировала свое будущее окружение, в котором проведет вторую половину жизни, и уже тогда стала приобретать черты, характерные для этого класса: у нее очень рано начали портиться зубы, и поначалу она старательно маскировала зияющие дыры расплавленным воском.
В школу Вика упорно не ходила даже после того, как перестала сидеть с Маринкиной сестрой, – вместо этого чуть ли не ежедневно устраивала в квартире посиделки со своими живописными приятелями. А что: родители, как и весь трудящийся народ, уходили на работу к девяти утра и возвращались в шесть вечера, поэтому трехкомнатная хата целый день находилась в ее распоряжении, – почему бы и не покутить с друзьями?
Собирать гостей именно в нашем жилище было экономически выгодно, так как у нас всегда имелись нехилые запасы бесплатного алкоголя: в родительской спальне за кроватью обычно стояли пять-шесть огромных бутылей – в них папа с мамой, заядлые дачники, изготовляли фруктово-ягодное вино. Это пойло и так не отличалось изысканным букетом,
