Александр Нильский - Закулисная хроника

Я был поклонником балета с детства. Еще будучи ребенком, я с напряженным вниманием следил за сюжетом каждого балета, за танцами, мимикой и находил в этом большое наслаждение. Меня частенько возили в Большой московский театр, где я набирался впечатлений, сохраняющихся в душе до сих пор. Я до сих пор отлично помню, как великолепно шел в Москве известный балет «Сатанилла», какие он делал громадные сборы, как хороши были Санковская, Ирка-Матиас, Монтасю и многие другие, не говоря уже про знаменитую Фанни Эльслер, от которой вся Москва, как говорится, «сходила с ума».

Фанни Эльслер выступала не только в балетах, как первоклассная балерина, но даже появлялась на драматической сцене. Во время своих продолжительных гастролей в Москве, уступая просьбам всевозможных бенефициантов, она с русскими драматическими актерами сыграла две пьесы, имевшие колоссальный успех, благодаря ее участию. Пьесы эти: переводная драма Скриба «Ольга — русская сирота» и переводная же мелодрама «Энгувильский немой». В первой Эльслер изображала немую Ольгу, во второй немого Жоржа. Я видел ее в обеих ролях, и такое сильное впечатление оставила она во мне своею талантливою игрою, что, когда я сделался актером, обе эти пьесы возобновил в Александринском театре. «Ольга» шла в один из моих бенефисов при участии в заглавной роли нашей петербургской балерины Евгении Соколовой, а «Энгувильский немой» при исполнении роли Жоржа — Марией Мариусовной Петипа в бенефис одного из товарищей, который выбрал эту мелодраму по моему совету. В Петербурге, как и в Москве, эти пьесы имели порядочный успех, главным образом благодаря талантливым балетным исполнительницам.

Фанни Эльслер, в бытность свою в Белокаменной, часто появлялась в дивертиссементах, помогая своим участием бедным товарищам по сцене. В бенефисы суфлеров, сценариусов, хористов она своим именем поднимала сборы и в большинстве выступала с русской пляской, возбуждавшей сенсацию в публике.

Мне особенно памятен ее последний бенефис. Таких триумфов мне более не приходилось видеть. Шла впервые на московской сцене «Эсмеральда». От публики любимой танцовщице был подан драгоценный подарок: серебряный калач, представлявший из себя футляр для массивного браслета с шестью дорогими по величине и качеству камнями. Название каждого камня начиналось одной из тех шести букв. которые составляют слово «Москва».

Она же в свою очередь отблагодарила москвичей тем, что во втором действии, в сцене, где Эсмеральда, мечтая о Фебе, пишет на стене это милое для нее имя, отчетливо начертала по-русски «Москва». Это вызвало единодушный восторг зрителей, переполнявших театр. Аплодисменты не смолкали долгое время; симпатичная балерина растрогалась до слез.

Ее успех был велик. Чуть ли не вся Москва ею увлекалась. А учащаяся молодежь в своем обожании доходила до степени «необузданности». Помню я, как эти юные поклонники, собиравшиеся необъятной толпой на актерском подъезде ради того, чтобы повидать ее вблизи, устраивали иногда маленькие невинные демонстрации. Однажды, на масленице, после утреннего спектакля, толпа, дожидавшая выхода Эльслер из театра, была так раздосадована строгим приказанием «разойтись», что схватила сделавшего это внушение солидного театрального чиновника К-ва и положила его под ноги лошадей, запряженных в карету балерины. И пришлось ему volens-nolens пролежать до ее выхода под страхом быть раздавленным. Можно представить себе, что в этот промежуток времени он переиспытал. Но как только появилась на подъезде Фанни Эльслер, молодежь освободила непрошеного блюстителя порядка, да заодно освободила и лошадей, моментально их отпрягши. Пылкие поклонники повезли на себе любимую артистку. Полиция пыталась приостановить это триумфальное шествие, но ничего не могла поделать с восторженной толпой.

В Москве я знал балетную сцену и ее представителей издалека, из зрительного зала только. Близкое же мое знакомство с балетным миром началось с моего поступления пансионером в Императорское петербургское театральное училище.

Петербургский балетный класс всегда считался лучшим, нежели московский. Из нашей школы вышло множество знаменитых балерин, бывших украшением не только российских сцен, но даже и заграничных. При своем поступлении в училище я застал еще воспитанницами М. Н. Муравьеву, П. П. Лебедеву, Е. О. Вазем, Евг. Соколову, A. Н. Кемерер, А. Д. Кошеву, М. Н. Мадаеву, Веру Лядову и балериной Суровщикову (в замужестве Петипа). Все они впоследствии были звезды первой величины. Балетными преподавателями в то время были такие знатоки дела как балетмейстер Перро, Фридерик, Гюге, X. П. Иогансон, М. И. Петипа, Лев Иванов и Н. О. Гольц.

В период своей молодости я около года прожил в одной комнате вместе с старым приятелем своим, не безызвестным танцором и балетным учителем А. Д. Чистяковым, с которым знакомство началось еще в Москве, во время его пребывания в московском театральном училище. Совместная жизнь с балетным артистом дала мне возможность близко сойтись со служителями и служительницами Терпсихоры, изучить их любопытный быт, характеры и некоторые особенности, о которых, впрочем, очень распространяться не буду. Свои балетные воспоминания я ограничу несколькими эпизодами, которые могут дать достаточные понятия вообще о типичных личностях балета старого времени.

Весьма оригинальным человеком был танцор Николай Тимофеевич Ильин (настоящая фамилия его Шлефогт). Его родная сестра некогда была очень известной и хорошей танцовщицей. Еще будучи воспитанником театрального училища, Ильин обращал на себя всеобщее внимание, как одержимый странностями. Об его любовных похождениях, всегда неудачных и постоянно комических по обстановке, ходила масса потешных анекдотов. Свою натуру он называл «страстною» и поэтому влюблялся по несколько раз в месяц. Влюблялся серьезно и до сумасбродства. Однако, как скоро влюблялся, так же скоро и охладевал. Ильин вечно мечтал о семейном очаге, но умер холостяком, не найдя себе достойной подруги. В искательствах жены он был до смешного несчастлив. Находились такие, которые соглашались вступить с ним в брак, назначались дни венчания, но, в силу какого-то тяготевшего над ним рока, ни одна из свадеб не состоялась. Его школьный товарищ И. Е. Чернышев очень удачно списал с него портрет в своих интересных рассказах «Уголки театрального мира». Ильин фигурирует у него под именем Гусакова.

Во время моего совместного сожительства с Чистяковым, заявляется к нам Ильин и просит убедительно дозволить ему на несколько дней поселиться у нас до приискания себе нового «приличного помещения». С нашей стороны последовало разрешение. Ильин перебрался к нам и вместо нескольких дней прожил несколько месяцев.