Ги Бретон - Когда любовь была «санкюлотом»

Среди завсегдатаев «хижины» были две дамы, о которых вскоре заговорил весь свет. Первая была породиста, умна, не очень хороша собой, словом, властный «синий чулок». Она обожала философские разговоры и безумно скучала с мужчинами, уверенная, что может очаровать любого своей культурой. Звали ее Жермена Неккер. Выйдя замуж, она стала баронессой де Сталь…

Вторая же была скорее вульгарна, не очень умна, легкомысленна и вполне изящна, хотя и несколько потаскана. Она любила деньги, любовь, обладала пылким темпераментом и привлекала к себе всех окружавших ее мужчин. Звали ее Мари-Роз [135] Таше де Ла Пажри. По мужу она стала виконтессой де Богарне.

Обе женщины сыграют заметную роль в жизни самого удивительного человека нашего времени. По иронии судьбы умная станет его врагом, а дурочка — женой…

В начале 1794 года виконт де Богарне, ставший в тридцать три года генералом и командующим Рейнской армией, был арестован как «подозрительный элемент». Четыре месяца спустя «патриоты», игравшие роль добровольных полицейских Робеспьера, пришли за Мари-Роз и препроводили ее в Кармскую тюрьму. В этой зловещей темнице пылкая креолка [136] очень скучала, пока не познакомилась с госпожой Тальен и прекрасным Лазарем Ошем, ставшим ее любовником.

6 термидора, за три дня до падения Робеспьера, господина де Богарне гильотинировали… Мари-Роз повезло больше, она оказалась на свободе, после того как кончился террор. Она немедленно отправилась к Терезии, и молодые женщины с головой окунулись в удовольствия и безумства…

У Мари-Роз было двое детей, и ей довольно быстро понадобился «защитник». Она была честолюбива и выбрала для этой роли самого богатого, и могущественного человека того времени — Барраса, главнокомандующего Парижской армии.

Терезия, которой безумно надоел Тальен, захотела разделить с подругой эту прекрасную добычу. И обе они стали любовницами будущего члена директории.

Однажды Баррас решил описать своих любовниц со свойственной ему беззастенчивостью. Послушаем, что он пишет в своих «Воспоминаниях»:

«Связи госпожи Тальен доставляли ей истинное удовольствие, в них она вкладывала весь свой пылкий темперамент. Госпожа Богарне, казалось, больше всего ценила в мужчинах физическую привлекательность, ее влекло к мужчинам не сердце, а разум. Она любила, только если была заинтересована в человеке, эта пылкая креолка никогда не забывала о делах…

Госпожа Тальен была в расцвете красоты и свежести, госпожа же Богарне уже увядала, и это не преувеличение: в ее красоте не было ничего естественного, она была всем обязана искусству — самому утонченному, даже изощренному, какого не знали ни греческие, ни парижские куртизанки. От природы госпожа де Богарне не могла тягаться с прелестями госпожи Тальен, но она ухитрялась превосходить подругу благодаря собственной ловкости. Они были равны в искусстве нравиться, казалось, они состязаются друг с другом, хотя и делят между собой одного мужчину».

Как мы видим, Баррасу не была свойственна сдержанность светских мужчин. Его неприлично грубая манера, в которой он описывает бывших любовниц, покоробит немало утонченных натур…

Попав однажды вечером в знаменитый салон, Бонапарт был ослеплен элегантностью госпожи Тальен, которая как раз в тот момент ввела в моду полупрозрачные и очень открытые платья. Он смотрел, на нее с вожделением неофита и немедленно решил стать ее любовником, что позволило бы ему не только безбедно жить, но и проводить пылкие ночи.

Репутация бывшей маркизы завораживала Бонапарта. Он знал, что она проводит весьма фривольные вечера в компании Барраса и нескольких близких подруг.

Рассказывали, что он просил Терезию и Мари-Роз раздеваться перед ним, приглашал их танцевать и просил принимать весьма фривольные позы.

Как-то вечером, воспользовавшись отсутствием Тальена, веселое трио устроило в римском салоне «хижины» настоящую оргию. Дом Терезии был как будто создан для подобных сумасбродств. Стены были разукрашены сценками, в натуральную величину изображавшими пастухов, воздававших должное разнежившимся пастушкам. Там были все позиции, придуманные любовниками за долгие века существования человечества. Посреди салона стояла статуя сатира, восхищавшего своей мужественностью дам.

Дверные ручки, свечи, вешалки были сделаны в форме фаллоса, а сюжеты картин, висевших на первом этаже, были взяты из гривуазных анекдотов Аретена.

Короче говоря, все украшения и даже предметы домашнего обихода — вплоть до пресс-папье — напоминали о том, что распутство было любимым занятием госпожи Тальен и ее друзей.

Чтобы завоевать эту пылкую, элегантную и богатую женщину, отбить ее у Барраса, Наполеон стал завсегдатаем «хижины».

Горя желанием нравиться и блистать, он отказался от своей обычной невозмутимости и проявлял, по словам банкира Уврара, «живую изобретательную веселость». В присутствии своей красавицы молодой человек; со свирепым взглядом превращался в настоящего заводилу и весельчака.

«Однажды вечером, — пишет Уврар, — он завладел рукой госпожи Тальен и тоном гадальщика наговорил ей тысячу милых глупостей. После этого каждый из гостей захотел узнать свою судьбу. Когда очередь дошла до Оша, Бонапарт посерьезнел, казалось, у него изменилось настроение. Внимательно изучив руку Оша, он торжественным тоном сказал:

— Генерал, вы умрете в собственной постели!»

В подобном предсказании сегодня нет ничего неуместного, но тогда это считалось оскорблением. Ош разозлился, и Бонапарту пришлось шутками разряжать обстановку.

Госпожа Тальен быстро разгадала тайные замыслы молодого человека, который был всегда готов помочь ей сесть в карету, поднести покупку, подать зонтик или отогнать осу… Ее забавляла эта ситуация, и она с интересом ждала объяснения. Однажды вечером он бросился к ее ногам и начал пылко умолять стать его любовницей…

Она расхохоталась…

Жестоко оскорбленный Бонапарт встал и направился к дверям.

— Останемся хорошими друзьями, — сказала ему вслед Терезия. — Чтобы доказать, что я не сержусь на вас, я помогу вам стать элегантным. Я знаю, что вы просили у своего начальства сукна на новую форму. Я знаю также, что вам было отказано, так как вы не служите в действующей армии. Я дам вам письмо к господину Лефевру, казначею 17-й дивизии, и ваша просьба будет удовлетворена.

Покрасневший до ушей и оскорбленный до глубины души, Бонапарт не посмел отказаться.

Несколько дней спустя он получил сукно и смог сменить заштопанный редингот и протершиеся брюки на новую форму [137].