Генри Бэзил - Полковник Лоуренс

Фейсал прибыл на британском крейсере и был встречен Лоуренсом. Бремону не удалось встретиться с ним, пока они 28 ноября не прибыли в Лион. Фейсал был быстро уведомлен о точке зрения французского правительства на Лоуренса, который в связи с этим в тот же вечер решил выехать поездом в Англию. Вопреки заявлению Бремона, Лоуренс не носил одеяния арабов, так что Бремон, по-видимому, либо страдая забывчивостью, либо упомянул об этом в качестве извинения, для того чтобы загладить нарушение вежливости со стороны французского правительства.

В данном случае можно лишь добавить, что указания на то, что Лоуренс часто появлялся в одеянии араба, были сильно преувеличены. Он носил его однажды на вечере просто для забавы; он носил его, когда его рисовал Август Джон; он носил его, когда сопровождал Фейсала в Букингемский дворец в качестве переводчика. Его внешний вид шокировал некое лицо, которое с упреком сказало ему: "Считаете ли вы правильным, полковник Лоуренс, что подданный короны, а к тому же офицер, должен приходить сюда одетым в иностранную военную форму?" На это Лоуренс спокойно ответил: "Когда человек служит двум господам и вынужден разгневать одного из них, то лучше обидеть более могущественного. Я пришел сюда в качестве переводчика эмира Фейсала, у которого это одеяние является военной формой". В Париже он не надевал арабского одеяния, но несколько раз носил арабское головное покрывало с военной формой хаки и британскими знаками отличия - на заседании Совета десяти, выполняя обязанности переводчика для Фейсала и для того, чтобы сфотографироваться вместе с Фейсалом.

После поездки по старой линии фронта во Франции Фейсал и его свита 9 декабря прибыли в Булонь. Пароход подошел к пристани, и Лоуренс сошел вниз по сходням, для того чтобы их встретить. Отдав почести Фейсалу, он любезно передал Бремону приглашение сопровождать Фейсала в Англию, заверив Бремона, что он будет хорошо принят. В этом, конечно, чувствовалась определенная ирония.

После того как Фейсалу была показана Англия, Лоуренс в январе возвратился в Париж на заседание мирной конференции. На этот раз французы уже больше не могли возражать против присутствия Лоуренса, и он был назначен членом делегации министерства иностранных дел по восточным делам. Однако они возражали против Фейсала и уступили лишь после того, как Клемансо нажал на своих подчиненных благодаря вмешательству англичан и американцев. Фейсал просил лишь о том, чтобы его допустили на конференцию в качестве представителя своего отца, который был признан как король Геджаса. Но даже и этого положения было трудно добиться из-за ревнивых подозрений Хуссейна в отношении целей своего сына. Лоуренсу пришлось использовать свои различные связи, прежде чем в середине декабря была одобрена кандидатура Фейсала. Но его участие было ограничено тем фактом, что право Хуссейна высказать свой голос в отношении будущего Сирии и Месопотамии не было признано открыто.

В действительности голос Лоуренса, сделавшегося советником в деле арабов, проникал из кулуаров версальского дворца в самые отдаленные кабинеты. Его успех был тем более замечательным, что дело, которое он представлял, порождало осложнение, которое ни один из государственных людей, уже запутавшихся в паутине международных отношений, не мог приветствовать.

Его аргументы произвели особенно сильное впечатление на Ллойд-Джорджа. Хотя Ллойд-Джордж и Лоуренс очень отличались друг от друга в отношении своих взглядов, оба они ценили друг друга. По мнению Лоуренса, ЛлойдДжордж не только возвышался над другими государственными людьми в Версале, но и отличался почти от всех их своим желанием сделать то, что являлось, по мнению Лоуренса, справедливым, вместо того чтобы только играть в пользу национального превосходства.

С другой стороны, способность Лоуренса ясно излагать свои мысли была весьма оценена Ллойд-Джорджем, который испытывал затруднения с официальными экспертами, прикрывавшими собственную скудость мысли тяжеловесными объяснениями. Лоуренс изложил Ллойд-Джорджу не только арабскую проблему в том виде, как она ему представлялась, но и то решение, которое он имел в виду. Если главной заботой его являлось желание видеть Фейсала обосновавшимся в Дамаске во главе независимого сирийского государства, оставляя северный берег французам, то организацию подобного же государства в Месопотамии он рассматривал не только в качестве необходимого приложения для избежания неприятностей, но и с точки зрения справедливости. Арабы пустыни должны были удержать свою основную независимость как в новых государствах, так и в старых.

Однако препятствием на путях приближения к подобному решению являлось желание французов добиться контроля над Сирией в такой же степени, как британское нежелание покинуть Месопотамию являлось тормозом для всех наших усилий заставить французов изменить их позицию. Имелся обманчивый проблеск надежды, когда была назначена межсоюзническая комиссия для посещения Сирии, Палестины и Месопотамии и представления доклада о желаниях самого населения в отношении его будущего правительства. Французы позаботились о том, чтобы не назначить своего представителя, и хотя американские члены комиссии все же туда отправились, доклад их не привлек никакого внимания. Их выводы показали, что французский мандат будет совершенно неприемлемым.

Хотя эти месяцы пребывания в Париже и были тяжелыми для Лоуренса, они все-таки не повлияли на его чувство юмора, так как мирная конференция, пожалуй, изобиловала слишком большими возможностями. Одной из забавных историй является рассказ о том, как Лоуренс ветретился с маршалом Фошем, который, как говорят, заметил: "Я полагаю, что вскоре начнется война в Сирии между моей страной и арабами? Будете ли вы руководить их армиями?" - "Нет, до тех пор, пока вы не обещаете лично стать во главе французских армий. Тогда это доставит мне удовольствие". После этого Фош пригрозил пальцем Лоуренсу и ответил: "Мой юный друг, если вы думаете, что я собираюсь рисковать своей репутацией, которую я себе создал на Западном фронте, вступив в борьбу с вами в вашей области, то вы слишком заблуждаетесь".

К сожалению, та версия, которую я слышал от Лоуренса, более проста. Фош сказал ему в шутливом тоне: "Когда мне потребуется умиротворение Сирии, то я пошлю Вейгана", на что Лоуренс возразил: "Нам там будет очень хорошо - до тех пор, пока не приедете вы сами". Этот тонкий оттенок лести напоминает один из классических эпизодов встречи между двумя великими полководцами пунических войн. Когда Ганнибал на вопрос Сципиона, которого он считал величайшим из всех полководцев, назвал первым Александра, вторым Пирра и себя третьим, Сципион спросил: "А что будет в том случае, если вы победите меня?", Ганнибал ответил: "Тогда я буду вынужден поставить себя на первое место".