Любовь и пепел - Пола Маклейн

Я нашла в городе ветеринара и была в полной уверенности, что проявила похвальную практичность. Но когда в конце октября вернулся Эрнест, чтобы заправиться и забрать почту, он был вне себя от ярости.

— Могла бы заодно и мне яйца отрезать! — крикнул он. — Или просто пристрелить всех котов. Это было бы гуманнее.

— Не драматизируй. Врач сказал, что это очень гуманно. Они почти ничего не чувствуют. Не как люди.

— Черта с два! Теперь они девочки, бедняги. — Он бросил на меня гневный взгляд. — Хочешь еще ошарашить меня чем-нибудь, пока я тут, или на этом всё?

— Ох, Эрнест… — начала я, чувствуя, как нарастает раздражение, но он уже ушел.

Позже я отправилась к нему, чтобы поговорить. Бойсе сидел на столе возле тарелки Эрнеста, а тот кормил его с рук мягкими, спелыми ломтиками авокадо. Увидев меня, Эрнест начал бормотать Бойсу о том, как ужасно, что женщина отняла у него единственное, что было по-настоящему для него значимо, — его власть.

— Теперь мы не любим женщин. — Он продолжал смотреть на кота. — Я буду тебя защищать от них.

Я не могла поверить, что он не закрыл эту тему.

— Ты ведешь себя, как ребенок.

Но он продолжал кормить Бойсе и гладить его по голове. Эти двое были заговорщиками в какой-то своей войне, причины которой я не понимала. Но, похоже, эта война должна была стать и моей, без моего на то согласия.

— Я иду спать, — наконец сказала я. — Ты идешь?

Эрнест был в отъезде несколько недель, и, конечно, он должен был все это прекратить.

— Мы не любим женщин, — повторил он, не сводя глаз с кота.

Я удалилась в нашу комнату, позволив себе хлопнуть дверями громче обычного. И затем лежала без сна, кипя от раздражения. Я прокручивала в голове одни и те же мысли, но потом поняла, что это ни к чему не приведет. Так уснуть было просто невозможно, поэтому я достала пузырек с маленькими красными таблетками снотворного, взяла одну и, проглотив ее, стала дожидаться, когда пелена накроет мое сознание и мышцы, как тяжелый, обволакивающий туман.

Наутро, к счастью, похмелья не было — кроме эмоционального. Мой муж спал рядом со мной. Рядом, но очень далеко. Это был глупый спор, и я скучала по нему. Даже когда он вел себя неправильно, я скучала по нему.

День за днем, в то время как кошки бегали, кувыркались, ловили мышей, ждали своего пира из измельченного филе-миньона и оплакивали свою утраченную сексуальность — если они вообще когда-нибудь ценили ее, — я запиралась в кабинете и растворялась в своих страницах, пока они не обретали нужной формы. Лиана была очень красивой, но необразованной девушкой. Ее белый муж Марк, владелец плантации, женился на ней, чтобы досадить женщине, которую он действительно любил, и держал Лиану при себе как своего рода трофей. Он не испытывал к ней истинных чувств, но и она не знала, что такое любовь, пока в ее жизни не появился красивый, молодой учитель французского языка Пьер и не начал рассказывать ей о мире.

В каком-то смысле мне было даже неловко, что я так увлеклась этой личной историей, которая была не о войне, не о социальной справедливости или о чем-то подобном, а просто о людях. Однако я серьезно погрузилась в этот сюжет и была в полном восторге от того, как хорошо идет работа. Дни неожиданно стали наполненными, живыми и обнадеживающими. Невидимая гитлеровская армия все еще бушевала за океаном и в районе Гольфстрима. Отношения с Эрнестом не были спокойными или простыми, но я была счастлива, занята и чувствовала себя сильной.

Вскоре у меня было уже почти двадцать тысяч слов, и они продолжали приходить, вытекая из какой-то точки за пределами рационального мышления, где пряталось воображение, как редкий белый дракон. Я не знала никого, похожего на Лиану, но ее жизнь казалась мне совершенно реальной и к тому же ужасно печальной. Я любила ее и была тронута ее судьбой. Наконец я набралась смелости и поделилась с Эрнестом тем, что написала.

— Получается отлично. Зайчик, — сказал он, прочитав страницы.

— Правда? Значит, Лиана тебе понравилась? — Я почувствовала такое облегчение, что чуть не расплакалась.

— Очень. Ты так хорошо ее описала. Весь мир кажется осязаемым, и он звучит.

— Боже, я рада, что ты так думаешь! Я была очень счастлива, пока писала эту историю, но это ничего не значит. Мы никогда не знаем заранее, что на самом деле получится.

— Это верно, продолжай в том же духе. Ни за что не останавливайся, — настаивал он. — Когда я вернусь перед Рождеством, то надеюсь увидеть следующую часть. В семье теперь ты писатель, Марти. Я буду твоим редактором, а если ты этого не захочешь, то просто буду человеком, который станет тебя подбадривать, несмотря ни на что.

Его тон был легким, но я почувствовала тревогу из-за его слов.

— Скоро ты снова начнешь писать, — ответила я ему. — В нашей семье два писателя, и так будет всегда.

— Конечно, — тихо произнес Эрнест, и в его глазах мелькнула тень.

— Не уезжай больше, — вдруг сказала я, чувствуя, что между нами все стало таким хрупким, как внутри, так и снаружи. — Знаешь, мне ужасно тебя не хватает.

— Ты скучаешь по мне, да? — Эрнест подошел к тому месту, где я сидела.

Он помог мне встать, моя голова доходила ему до подбородка, его руки сжались у основания моего позвоночника — мы подходили друг другу, как ключ и замок. Мне бы хотелось так стоять целую вечность.

— Я скучаю по нас. Давай спрячемся от всего. Помнишь, когда-то это было нашим укрытием, и мы месяцами скрывались от всех?

— Я вернусь, ты не успеешь и глазом моргнуть. — Эрнест опустил подбородок мне на голову, крепко обнял, а затем отпустил.

Глава 62

Когда они проплыли по каналу и увидели островок с белоснежным песком и бухту с зарослями финиковых пальм, со стороны которой можно было причалить к берегу, он понял, что это самое подходящее место, чтобы спрятаться от самого себя.

Мальчики об этом ничего не знали. Он очень старался скрыть свое беспокойство и напряжение, давящее на грудь, как свинцовый груз, и надеялся, что поступает правильно. Потом он нагнулся к правому борту и заглушил мотор, позволив «Пилар» качнуться к песчаной отмели,