Анри Труайя - Александр I

Шишкову, растерянному, не знающему, как объяснить народу отказ царя и умоляющему его не разочаровывать нацию, он велит составить ответ в неопределенных выражениях и без исправлений подписывает его: «Да соорудится мне памятник в чувствах ваших, как оный сооружен в чувствах моих к вам! Да благословляет меня в сердцах своих народ мой, как я в сердце моем благословляю оный! Да благоденствует Россия, и да будет надо мной и над нею благословение Божье».

Итак, не будет ни статуи, ни медали, но прозвище, которое звучит так приятно для слуха, навсегда сопряжется в памяти народной с личностью освободителя отечества. Страшась апофеоза, который ждет его в России по возвращении, Александр пишет губернатору Петербурга: «Дошло до моего сведения, что делаются разные приготовления к моей встрече. Ненавидя оные всегда, почитаю их еще мене приличными ныне. Един Всевышний причиною знаменитых происшествий, довершивших кровопролитную брань в Европе. Перед Ним все мы должны смиряться. Объявите повсюду мою непреклонную волю, дабы никаких встреч и приемов для меня не делать».

В Петербурге городские власти, приготовившие государю пышную встречу, поспешили отменить празднества и разобрать триумфальные арки. 13/25 июля, ранним утром, без свиты и без фанфар, Александр въезжает в свою столицу и сразу направляется в Казанский собор, где служит благодарственный молебен. Всех, кто его видит, поражает его угнетенный вид. Несомненно, он пресыщен славой и, достигнув вершины земного величия, мучается от того лишь, что ему нечего больше желать. Сознание тщетности самых благородных человеческих деяний подрывает его душевную энергию, но приближает к Богу. Тем не менее спустя несколько дней он дает согласие почтить своим присутствием празднество, которое с большой помпой устраивает в Павловске в Павильоне роз по случаю возвращения победителя его мать. Он появляется хмурый, сдержанный, рассеянный. Хор исполняет в его честь кантату на слова поэта старца Державина:

Ты возвратился, благодатный,Наш кроткий ангел, луч сердец!

Вместо того чтобы поблагодарить автора, Александр делится с ним своими заботами: страна разорена, города в развалинах, финансы расстроены. Предстоит трудная работа, ему нужны надежные сотрудники. И он возвращает на службу несокрушимого Аракчеева, некоторое время бывшего не у дел и жившего в своем имении Грузино. «Пора, кажется, нам за дело приняться, – пишет он ему, – и я жду тебя с нетерпением». Александр увольняет государственного канцлера, почтенного старца графа Румянцева и заменяет его своим адъютантом, графом Нессельроде; на место давно хворавшего Шишкова назначает А. Н. Оленина; смещает губернатора Москвы графа Ростопчина, всегда раздражавшего его своим фанфаронством.

Перед уходом от дел Шишков, по поручению императора, составляет благодарственный манифест к русскому народу за участие в Отечественной войне. Александр читает проект и резко возражает: с одной стороны, автор, перечисляя сословия, назвал дворянство раньше армии, что явно несправедливо по отношению к доблестному русскому воинству, совершившему столько подвигов; с другой стороны, автор осмелился написать, что между помещиками и крепостными издавна существует добрая связь, «на обоюдной пользе основанная». Ни то ни другое царь одобрить не может. Шишков переделывает текст документа в соответствии с требованиями государя, но замечает: «Несчастное в государе предубеждение против крепостного права в России, против дворянства и против всего прежнего устройства и порядка внушено ему было находившимся при нем Лагарпом и другими окружавшими его молодыми людьми, воспитанниками французов, отвращавших глаза и сердце свое от одежды, языка, нравов, словом, от всего русского».

Манифест оглашается 30 августа 1814 года, и через два дня Александр уезжает из Петербурга в Царское Село, а оттуда едет в Вену, на конгресс. Уже садясь в коляску, он посылает записку Аракчееву: «Прощай, любезный Алексей Андреевич, я проработал насквозь всю ночь и еду сейчас».

По дороге в Австрию он заезжает в имение Чарторыйских Пулавы, уверяет владельцев, что предпочитает это место всем другим, целует руку вдовствующей княгине, называет ее «маман», а ее взволнованным монаршей лаской сыновьям заявляет: «У Польши три врага: Пруссия. Австрия и Россия, и один друг – это я!» И по-прежнему ничего не пообещав, уезжает среди ночи, оправдываясь тем, что должен мчаться, «точно курьер».

25 сентября 1814 года он въезжает в Вену вместе с королем Пруссии и останавливается в императорском дворце Хофбург. Свои мысли о предстоящих переговорах он наскоро набрасывает по-французски: «России – герцогство Варшавское. В крайнем случае соглашусь уступить Пруссии Познань до линии, проведенной от Торна до Пейзерна и оттуда по реке Просне до границы Силезии и от Кульмского округа до Древенца, за исключением Торнского округа». И так обосновывает свои притязания: «Будет только справедливо вознаградить моих подданных за все принесенные ими жертвы и навсегда оградить их от нового вторжения, обезопасив границы». При этом он вовсе не предполагает просто аннексировать Польшу. Он хочет, чтобы Польша, увеличенная за счет территорий, отданных Пруссии и Австрии по разделу, стала самостоятельным королевством, а он сам – его королем. В этом случае Польша, не войдя в состав России, находилась бы под ее охраной. Она была бы связана с Россией особой государя. Она приобрела бы географическую, а не политическую автономию. Две славянские страны, объединенные под одним скипетром, – разве это не разумно? Австрии, в обмен на ее уступки, достались бы «север Италии до Тессина, озеро Маджоре, Венеция, Тироль, Страсбург, Энневиртель и Долмация». Пруссия получила бы в возмещение остатки Саксонии, большая часть которой отошла бы к Веймарскому и Кобургскому домам.

Но такой расклад никого не устраивает, и с самого начала переговоров Александр наталкивается на решительный протест не только Австрии и Англии, но и Франции. Да, Франции! К изумлению царя, вчерашний побежденный осмеливается перечить ему устами Талейрана. Едва появившись в Вене, Талейран из смиренного просителя превращается в равноправного партнера. Он сумел, по его собственному выражению, «усесться на почетное место за столом переговоров». На первой же аудиенции у царя Талейран позволяет себе дерзкий, граничащий с наглостью тон. Обсуждая выводы, которые каждая из представленных на конгрессе наций надеется получить по новому договору Александр говорит:

– Я сохраню за собой все, чем владею.

– Ваше Величество соизволит сохранить за собой лишь то, что будет вам предоставлено на законных основаниях, – возражает Талейран, втягивая голову в высокий воротник. При этом углы его рта опускаются, и на лице появляется гримаса холодного презрения.