Родион Нахапетов - Влюбленный

Так вот что! Помимо того, что я был «признанным» украинцем, узбеком, армянином, литовцем, я теперь, оказывается, еще и татарин. Вообще‑то, в одном из интервью я сам заикнулся о Татарии, сказав, что знаю об отце лишь то, что он был инженером — нефтяником и работал в Татарии в г. Бавлы — Нефть. Этот адрес пришелся татарам по душе.

О трансформации моего имени известно из первых глав. Помните: Родина, Родин, Родион? Теперь пришло время рассказать о трансформации моей национальности.

Неопределенность моей национальности (отцовской половины) объяснялась тем, что мама и сама толком не знала, какой национальности был отец.

— Бог с ним, с этим отцом, — говорила мне мать. — По матери ты украинец.

Мое детство прошло на Украине, я знаю украинский язык, люблю украинские песни, мои предки по материнской линии все чистокровные украинцы. Понятно: я — украинец.

Но вот в начальной школе кто‑то сказал, что в Северной Осетии много таких фамилий, как моя, — Атабеков, Нагобеков. Кто знает, может, отец был родом из Северной Осетии. Почему бы и нет?

Мама любила петь грузинскую песню «Сулико» (я тоже могу спеть ее в оригинале) — оказывается, мой отец свободно говорил по — грузински (грузин, что ли?). Не исключено, думал я, что и я грузин.

В деревне Скалеватка, где жили мои дедушка и бабушка, их называли не по фамилии — Прокопенко, а по прозвищу — «Литвины» (то есть литовцы). Объяснялось это тем, что предки моего дедушки были переселенцами из Литвы. «Литва? Где это, бабуль? Расскажи!» — приставал я к бабушке с расспросами. И решил, что я — литовец.

В одиннадцать лет я, наконец, впервые увидел отца. Я боялся его о чем‑либо спрашивать, но узнал от него, что слово «наапет» — корень фамилии Нахапетов — по — армянски значит «предводитель», «староста». Я был так рад установленной наконец национальности, что с гордостью объявил в классе, что я армянин. Меня, конечно, поздравили. И долго еще вслед раздавалось: «Армяшка, армяшка, жопа — деревяшка».

Но история с национальностями на этом не кончилась.

В фильме «Влюбленные», созданном на киностудии «Узбекфильм», я сыграл героя по имени Родин Иногамов, узбека с примесью украинской крови. Фильм стал популярным, и так как имя героя Родин мое настоящее имя, то мне приписали заодно и узбекские корни. Для многих я стал узбеком.

И вот я татарин. Я ничего не имею против. Мне нравятся татары. Да и вообще мне нравятся все национальности, населявшие нашу некогда славную Отчизну. Я скучаю по прошлому, по многонациональной моей Родине — великому Союзу Советских Социалистических Республик. И пусть на меня не обижаются отделившиеся от Союза республики — мне жаль, что Союз распался. Очень жаль. Во мне самом слилось столько национальностей, что развал Союза как бы и меня рассек на куски.

Ну ладно, вернемся к вопросу о предстоящей поездке врачей.

Мы прикинули, что одни лишь авиабилеты из Сан — Франциско, где находилась клиника Стэнфордского университета, в Москву и обратно обойдутся нам в тридцать семь — тридцать восемь тысяч долларов. Упаковка и пересылка грузов — еще семь — восемь тысяч. Международные телефонные переговоры, факсы — не менее пяти тысяч. Кроме того, мы отдавали себе отчет в Том, что понадобятся дополнительная аппаратура и медикаменты, за которые фонду придется заплатить — если не всю сумму, то все же достаточно большую. Другими словами, без сотни тысяч долларов нам не обойтись.

Обошлось дороже.

При первой же встрече с руководством Стэнфорда нам заявили, что без предварительной, ознакомительной, поездки группы специалистов о большой поездке и речи быть не может. Пришлось вывернуться наизнанку и достать еще тринадцать тысяч долларов на полет в Казань. Несмотря на непредвиденные дополнительные расходы, должен признать, что разведывательный визит врачей был крайне необходим. Только вернувшись из поездки, Стэнфорд дал нам окончательный ответ и согласился идти с Фондом дружбы в одной упряжке.

Фонд дружбы и Стэнфорд! Звучит гордо и обещающе. Мы были уверены, что в союзе со Стэнфордом преодолеем любые трудности. В какой‑то мере это было так. Но деньги, деньги… Увы, это как было, так и осталось самой большой и трудноразрешимой проблемой.

Фонд дружбы создавался группой друзей. Но отнюдь не миллионерами, Линда Конрад — фотограф, Жерар Кассл — молодой адвокат, Том Тазарве — экономист, Наташа Шляпникоф — продюсер. И я — режиссер. Вот и все руководство фонда. Кроме нас с Наташей, никто не вложил в казну фонда ни цента. Наши друзья отдавали фонду время, не скупились на советы, спорили и утверждали планы, но не тратились.

Наших же с Наташей вложений в фонд было недостаточно, чтобы осилить предстоящую благотворительную акцию.

Мы обратились за помощью в церковь Покрова Святой Богородицы на улице Аргайл. Настоятель церкви отец Александр Милеант (ныне архиепископ) всегда очень сочувственно и с пониманием относился к делам и усилиям фонда. В этот раз в одной из своих проповедей он особо отметил добрую и бескорыстную деятельность фонда. У входа в церковь был положен подписной лист. В общей сложности прихожане пожертвовали почти три тысячи долларов. Это была скромная, но в каком‑то смысле очень важная помощь, поскольку без моральной поддержи, которую давала Церковь, с большим делом не совладать.

Дальше. Я поехал в Нью — Йорк, где встретился с руководством Российского Детского фонда, и выпросил у них еще шесть тысяч. Этот фонд в основном опекает русских скаутов, но на сей раз поддержал и нас.

В том же Нью — Йорке я попал на прием к сыну знаменитого Гарри Уинстона — Роналду, тому самому, который выдает бриллиантовые украшения звездам Голливуда — на один вечер (вечер вручения «Оскаров»). Внимательно выслушав меня, господин Уинстон — младший обещал выделить на доброе дело целых десять тысяч долларов. В течение трех месяцев мы периодически напоминали господину Уинстону о себе, пока нам не стало ясно, что он никаких денег не пришлет — по- видимому, передумал.

Мы готовили поездку Стэнфорда в Россию девять месяцев.

Даже рассказ об организации этого дела занял бы добрую сотню страниц. Но не будем топтаться на месте. Понятно, девять месяцев — большой срок, и он ушел на сбор средств, аппаратуры и медикаментов, на встречи с врачами и проработку возможных трудностей и неожиданностей, на переговоры с Минздравом Татарстана, на визы, факсы, опись и документацию всех грузовых отправлений и т. д., и т. п. Организация предстоящей медицинской экспедиции напомнила мне подготовительный период в кино. И там и здесь все должно быть предусмотрено, просчитано, построено, договорено. Существенное различие, однако, заключалось в том, что в кино съемочная группа добивается воплощения фантазий, а в случае со Стэнфордом мы готовились к реальному спасению трех десятков детских жизней.