Георгий Соколов - Малая земля
Раздался выстрел. Толстый гитлеровец схватился за грудь и упал. Второй офицер испуганно отскочил за стену. Оттуда выбежали два солдата и быстро оттащили упавшего.
— Есть сто тридцатый! — удовлетворенно промолвил Дмитренко, пряча винтовку в окоп.
Сейчас было важно, чтобы противник не обнаружил, откуда раздался выстрел.
Глядя на Дмитренко влюбленными глазами, Сумкин восхищенно крякнул:
— Вот это выстрел! На таком расстоянии!
С полчаса они сидели, не выглядывая из окопа. Потом Дмитренко осторожно приподнялся. Высоко над головой свистнула пуля. Дмитриенко присел, успев, однако, заметить, откуда раздался выстрел. «Вероятно, фашистский снайпер», — догадался Дмитренко.
— Обнаружил, гад, — со злостью шепнул он Сумкину, беря у него перископ. Он стал следить за кустами, откуда был произведен выстрел. Неожиданно оттуда показался ствол винтовки. На нем был привязан белый платок. Ствол стал покачиваться из стороны в сторону.
«Что за чертовщина, — протирая глаза, проворчал сержант, словно не веря им, — или дурак какой-то неопытный или в плен хочет сдаться. Сейчас навскидку завалю его».
Легким движением Сумкин остановил его.
— Может, подвох какой-нибудь.
Винтовка с платком продолжала качаться. Показалась рука. В ней тоже был белый платок. Потом Дмитренко увидел, как из-за кустов выполз гитлеровец в маскировочном халате. Оставив винтовку на месте, он двигался в нашу сторону. Полз довольно оригинально, на локтях, а в обеих руках держал по белому платку. То и дело оглядывался назад.
Его легко было убить. Сначала Дмитренко, движимый чувством ненависти, так и хотел сделать, но сдержался, ожидая, что будет дальше. Увидев округлившиеся испуганные глаза, вздрагивающий подбородок врага, он чуть не расхохотался. Мигнул Сумкину: смотри, дескать, как пережигает.
Сумкин не выдержал и слегка высунулся. Сделав рукой движение, чтобы немец полз быстрее, он опять спрятался в окоп. Гитлеровец ускорил движение.
В окоп он свалился, как сноп, тяжело дыша. Сумкин сразу налег на него и связал назад руки. Потом посадил и, посмеиваясь, сказал:
— Фашист силён, пока не повалён.
Дмитренко презрительно посмотрел на трясущиеся губы врага и сплюнул — он не любил трусов. Приказав Сумкину следить за ним, снайпер отвернулся, утратив всякий интерес к пленному. В конце дня, когда у противника начинается обед, оживает вся передовая. Иной неосторожный солдат высунется из окопа вылить из котелка остатки пищи — для него уже готова пуля. Иной, бравируя храбростью после выпитой водки, начинает стрелять в нашу сторону — и для этого приготовлена пуля снайпера. Сержант навел винтовку в ту сторону, где по обыкновению раздавали обед, и терпеливо стал ждать.
…Когда стемнело, снайперы вернулись на нашу сторону. Дмитренко повел пленного к полковнику. Сумкин по старой привычке зашел к саперам. Саперный старшина явно питал слабость к присказкам Сумкина. А пользоваться уважением старшины — это не пустяк.
По случаю удачной охоты старшина угостил его отличным обедом. Плотно заправившись, Сумкин начал рассказывать о пленном.
— Видать, философ попался. По-русски говорит сравнительно похоже. Как скрутил я ему руки да пригрозил, чтоб не орал, он и говорит: «Лучше быть трусом, чем покойником». Я сразу сообразил, что передо мной человек думающий. А по дороге в штаб он рассказал, что его отец в первую мировую войну сразу сдался в плен русским. Когда сынок пошел на восточный фронт, отец дал наказ — сдаваться русским, пока живой. Сынок оказался понятливым, записался в снайперы, выбрался за передний край и сдался в плен.
Старшина, лысый и толстый, глубокомысленно изрек:
— Они начинают думать. Это хорошо…
Полковник был доволен показаниями пленного.
— Молодец, сержант, объявляю благодарность, — потирая от удовольствия руки, сказал он Дмитренко и протянул ему портсигар с папиросами. — Твой сто тридцать первый гитлеровец оказался разговорчивым.
Дмитренко искоса посмотрел на пленного, по лицу которого блуждала заискивающая улыбка, и с оттенком брезгливости произнес:
— Этот не в счет. Это не трудовой. Даром достался. Счастье его, что поумнел.
И внезапно насупившись, повернулся и вышел.
Потомок матроса Кошки
И отец, и дед, и прадед Степана Щуки были керченскими рыбаками. Когда Степану исполнилось пять лет, отец, бригадир рыбачьего колхоза, посадил его на лодку и вывез в Керченский пролив на переборку сетей.
Мать было запротестовала, но отец, человек с суровым лицом и веселым характером, ответил ей:
— Э, Настасья, он же потомственный рыбак, просоленным родился! Нехай знает, что такое моряцкая жизнь.
А потом, повернувшись к сыну, по-хозяйски расположившемуся на корме, хитро подмигнул и спросил:
— А что, сынку, может, пойдешь к мамке?
Мальчик сердито засопел:
— Что я — маленький… Я плавать умею…
Отец оглушительно расхохотался, а когда лодка отошла от берега, Степан махнул рукой матери.
— Мамуня, — кричал он, — ты не беспокойся! Готовь нам борщ!..
Хороший рыбак вырос из Степана!
Суров и коварен Керченский пролив. Здесь часто разыгрываются такие свирепые бури, что, кажется, не только утлому рыбацком судну, но и кораблю не уцелеть среди вздыбленных тяжелых волн. Во время бури вода в проливе чернеет, вспенивается, клокочет. Ветер с диким воем набрасывается на корабль, зловеще гудит в снастях, волны кладут на бок рыбацкий сейнер, жадно лижут палубу — в эти минуты даже у самых бывалых и мужественных людей сердце замирает в смертельной тоске.
Степан не раз испытывал такую штормовую погоду. Он закалился в борьбе со стихией, вытянулся в стройного, мускулистого юношу с бронзовым от солнца и ветра лицом. Характером Степан вышел в отца — веселым, никогда не унывающим человеком, богатым на выдумку. В девятнадцать лет его назначили дельфинером.
Великая Отечественная война застала Степана рулевым на миноносце «Гордый», стоявшем в Севастопольской бухте. Корабль был потоплен вражеской авиацией, и Степан пошел в бригаду морской пехоты защищать родной каждому моряку город.
Воевал он зло и весело, как подобает черноморцу.
Оборона моряков проходила близко от вражеских рубежей. В тихую ночь был слышен разговор гитлеровцев. Однажды моряки услышали, как на той стороне заиграл патефон. К удивлению моряков, гитлеровцы завели нашу «Катюшу». Видимо, песня понравилась солдатам. Они заводили ее по десятку раз каждую ночь. Потом какой-то музыкант стал подбирать мотив «Катюши» на аккордеоне.
Степан не выдержал,
