Рина Зеленая - Разрозненные страницы
А как мы постоянно попадались друг другу на всех выставках, и я не знала, кого обнимать раньше — длинного Мишеньку Куприянова, чьи глаза сияли добротой даже через стекла очков, с его Женечкой, или Парфишечку Крылова, который при этом и не улыбнется, только позволит поцеловать себя в щеку. А Коля Соколов сам обнимет ласково, как всегда, будто мы вчера только виделись.
И все персональные выставки Кукрыниксов — вместе и поврозь — и мой восторг хорошо помню. Я твердо знаю, что еще в XXI веке кто-то будет отчаянно гоняться за вашими минискульптурами-шаржами: Мейерхольд, Прокофьев, Станиславский, Москвин, Качалов — и не успокоится, пока не соберет все пять фигурок. А какие же вы умные, какие талантливые и как вы меня всегда безобразно разделывали под орех в своих карикатурах в книгах и журналах!
А то еще мы сидели за ширмами на открытии клуба писателей ФОСП[12], выступая с куклами-шаржами. А кукол вы сделали сами. И как это было замечательно и весело! И кроме нас никто так не сумеет веселиться.
Здесь же находились Б. Тенин и Л. Миров, озвучивавшие кукол-шаржи на писателей и критиков. А я играла роль Петрушки, который со всеми этими писателями и критиками запросто разговаривал.
Из зала к нам за кулисы пришел Маяковский и стал смотреть представление с этой стороны. Он остался здесь до конца спектакля. Куклу-Маяковского Владимир Владимирович видел раньше, давно, когда Кукрыниксы еще только репетировали. Он тогда брал ее в руки, долго разглядывал лицо, пиджак, свитер, папироску, приклеенную в уголке рта. И здесь, за ширмами, Владимир Владимирович рассматривал подробно кукол: то критика А. Эфроса, то поэта Сельвинского; смотрел серьезно и внимательно, иногда улыбался. Такой громадный, он старался занимать меньше места, чтобы не мешать исполнителям.
Зиновий Гердт
Где же я достала Гердта? Да, правильно, в Ленинграде. В Москве, конечно, мы виделись, да все некогда было рассмотреть его поближе. А тут в гостинице я его сразу разглядела. Идет, хромает. Правильно, это он. Ну, я сразу после первого разговора выяснила, что его-то мне всегда и не хватало. Наконец-то я его нашла, моего друга милого. Вот с тех пор и люблю его всегда.
Одно то, что он, прекрасный комедийный актер, мог так беззаветно поверить куклам, поверить в их право быть в театре, настоящем кукольном театре, отдать себя ему, вызывало мое преклонение перед Гердтом. Это сейчас все кажется просто: раз-два, пошли смотреть спектакль в театре Образцова (если удастся попасть). Нет, вы сначала сделайте его, как делали Образцов, Самодур, Гердт и другие, такой — первый в мире. Кукольных-то театров везде полно, во всех странах, ведь куклы существовали у всех народов, всегда, прежде всего. Но эти люди пришли делать такой театр, рискуя всей своей актерской судьбой. Разве знаешь, что выйдет, что получится! А что как ничего не получится?
Нет, это не каждый актер согласился бы и смог тогда. А само кукловождение — это трудное, физически тяжелое искусство-ремесло. Возьмешься за него — сам не рад будешь. А искусство заставить зрителя, взрослого, верить кукле, смеяться, рукоплескать, восторгаться во всем мире?!
А кукол делают другие мастера, а технику, по-моему, придумывают совсем другие люди.
Я об этом рассказываю как человек как будто мало сведущий. А ведь сколько раз мне предлагали за кулисами театра рассмотреть всю технику, как все это действует. Я не согласилась ни разу, не смогла заставить себя посмотреть. И за все годы работы на концертах рядом с Образцовым за кулисами ни разу я не заглянула за ширму, не хотела, боялась увидеть висящую на гвоздике живую Кармен или Тяпу. Я просто смотрю на кукол, как на игрушечных артистов, и мне все равно, каким чудом это достигается, — просто я смотрю и наслаждаюсь.
В этом театре идет серьезная, большая работа — и успехи, и неудачи; приходят-уходят актеры; новых полным-полно. А дорогой мой Гердт трудится там все годы, без измен, и в то же время должен сниматься, озвучивать наши и не наши фильмы. Он делает это так, что артист, который играл в картине «Инспектор и ночь», специально приезжал к 3.Гердту поблагодарить его за то, как он, Гердт, озвучивая картину для русского зрителя, как бы создал роль инспектора заново.
Я как зритель и как актриса всегда восхищаюсь мастерством артистов, умением поместить свой голос так органично в другого человека на экране, как это делают Р. Плятт, 3.Гердт, М. Булгакова, М. Виноградова и другие. Я, например, уверенно озвучиваю в мультфильмах котенка или маленького слона, могу сыграть роль карандаша или гусеницы, но за людей берусь редко.
Ну, вот. Стою я, значит, в вестибюле «Астории» в Ленинграде с кем-то, и мне говорят:
— Вот Гердт прошел. Он живет на третьем этаже.
Я скорее хватаю очки — посмотреть на него хоть издали, а лифт закрылся и уехал. Пошла к себе, тоже на третий этаж. Потом все-таки спросила у дежурной по этажу, в каком номере Гердт, и позвонила по телефону, можно ли повидать его (думаю, он после спектакля — устал). Гердт сказал, что это будет вполне уместно, необходимо, что он сейчас придет ко мне. И он пришел, и мы толковали за полночь. И так с тех пор и разговариваем. Он мне всегда заново необходим.
Мне, например, нравится, как он одет. Я любуюсь его манерой двигаться так элегантно, несмотря на сильную хромоту (ранение на войне). Я думаю, так хромал Байрон. Его талант актерский, писательский (моя любимая комедия — «Поцелуй феи» 3. Гердта и М. Львовского), шутки, острые или дурацкие, — мне все подходит.
Давно еще мне С. В. Образцов рассказал о Гердте, что у него один недостаток: он очень любит жениться. Я не была в курсе всех жен. Я познакомилась с одной из них, очень красивой женщиной, и уже почти начала привыкать к ней. Потом — отъезд Гердта с театром надолго, и вдруг Зиновий Ефимович или кто-то из друзей сообщает мне, что — развод, что совершенно будет теперь другая жена. Ну, было много волнений, все как-то очень горячо принимали в этом участие. А я ему сказала, что в таких случаях надо все-таки думать о друзьях. Что он нам теперь предложит? Ну, тут я должна вам сказать, что он не промахнулся. Я писала о женщинах, узнавая которых, диву даешься. Такая и есть Татьяна Александровна Правдина. И совсем она не красавица, а еще лучше. И уж так хороша, и мила, и добра, и умна! И даже переводит с русского на арабский и получает за это деньги в издательстве. Отец ее — один из лучших первых теннисистов Союза. А мать, Татьяна Сергеевна, была дочерью русского миллионера Шустова (шустовский коньяк) и не успела даже узнать, насколько она богата, как уже сидела за канцелярским столом в каком-то учреждении, поскольку уже была революция и она служила, как все барышни, и получала паек. Прожила Татьяна Сергеевна достойную трудовую жизнь и была умным, добрым человеком.
