Бернард Барух - От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома

Когда я вступал во владение землями, два брата, Боб и Плути, поступили ко мне на работу в качестве проводников. Болл и Хакс продолжали браконьерничать. Однажды утром я поймал Хакса на моей земле, на расстоянии не более полумили от меня. Я обнаружил при нём 166 уток. Сурово отчитав, я тем не менее сумел обезвредить его, пригласив работать к себе вместо занятий браконьерством.

Но мне никак не удавалось отучить от браконьерства Болла Кейнса. Он не обращал внимания ни на угрозы, ни на увещевания. После того как я исчерпал все мирные способы убедить Болла оставить это занятие, я настоял на аресте его и ещё одного браконьера. Их приговорили к девяти месяцам заключения. Пока Болл был в тюрьме, мой адвокат присматривал за его женой и детьми, но, когда Болла освободили, он вновь стал нарываться на неприятности.

Однажды Хакс Кейнс возвращался вместе со мной с утиной охоты на «президентском месте». Вдруг Хакс встревоженно предупредил:

– Мистер Берни, у причала стоит Болл. Вам лучше быть осторожным.

Хакс начал поворачивать лодку. Я сказал ему развернуться и пристать к причалу, что он и сделал. Когда я вылезал из лодки, Болл с проклятиями бросился ко мне и прокричал, что отправит мою душу в ад. Он прицелился в меня из ружья.

У меня до сих пор перед глазами те два ствола. Я был так напуган, что продолжал по инерции идти на Болла и спрашивать его, понимает ли он, что делает.

Как раз в этот момент к причалу побежал один из моих служащих капитан Джим Пауэлл с большим шестизарядным револьвером в руке. Болл на какой-то момент отвернулся. Я схватился за стволы его ружья и толкнул их вверх.

После этого мои проблемы с браконьерами закончились. Пауэлл, мужчина шести футов четырёх дюймов (193 см) роста, сухощавый и бесстрашный, стал моим охранником.

Меня постоянно угнетала мысль, что я посадил человека в тюрьму только за то, что он стрелял уток. Но сами по себе утки здесь были ни при чём. Я знал, что если Болл будет их стрелять, то и любой сможет делать то же, и вскоре моя земля станет местом рандеву браконьеров. Меня не будут уважать ни браконьеры, ни кто-либо ещё. Как говорил мне мой отец, когда рассказывал о Маннесе Бауме: в Южной Каролине если ты позволишь себя безнаказанно оскорбить, то ты – конченый человек.

Я был рад, что с Хаксом Кейнсом мне не пришлось прибегать в столь радикальному средству. У Хакса было прекрасное, очень лаконичное чувство юмора. Когда я пытался объяснить, почему промахнулся мимо утки, он говорил:

– Что ж, хоть какое-то извинение лучше, чем вообще никакое.

В начале эры Запрета я принимал в гостях четырёх сенаторов: Джозефа Робинсона из Арканзаса, Пэта Харрисона из Миссисипи, Ки Питтмана из Невады и А.О. Стенли из Кентукки. Мы прекрасно провели утро и уже садились в лодку, чтобы возвращаться домой, когда я обратился к нашему проводнику:

– Хакс, вы знаете, что эти джентльмены – сенаторы, которые принимают законы в Вашингтоне?

Хакс наклонился к переднему веслу по правому борту и спросил:

– Это действительно те джентльмены, что принимают законы в Вашингтоне?

– Да, Хакс, – ответил я.

– Ну, – продолжал Хакс, – если они не знают, чем заняться, кроме виски и уток, то эта страна управляется чертовски плохо.

Хакс был пламенным последователем Коля Близа, тогдашнего губернатора штата Южная Каролина, а позже – сенатора США. Близ был чемпионом среди вызывающих симпатии простых людей. Хакс никогда не понимал, почему его герой так на меня жаловался. Всякий раз, кода Близ приезжал в Джорджтаун, Хакс пытался переубедить его; однако это был единственный недостаток, который он видел в Близе.

– Когда говорит кто-то другой, – однажды признался мне Хакс, – народ аплодирует, но когда говорит Близ, все начинают кричать ему аллилуйя. Вы не пробьётесь на место, где он собирается выступать, и народ об этом знает. Если всемогущий Бог и Иисус Христос создали прекрасного человека, то этот человек Коль Близ.

Хакс рассказывал историю и о другом американском сенаторе из Южной Каролины, который голосовал за сухой закон, но любил спиртное собственного приготовления. Восхищение Хакса 18-й поправкой ограничивалось тем, что она давала ему возможность увеличить собственный доход за счёт бутлегерства[116]. Тот сенатор разразился прекрасной речью за запрет спиртного. Хакс был настолько поражён ею, что подошёл к оратору и спросил:

– Сенатор, это была прекрасная речь, но на чьей вы всё же стороне?

Хакс мог настолько легко подманить утку, подражая её крику собственным ртом или манком, что ни другой охотник, ни сама утка не отличали крик от настоящего. Единственный, кто мог соперничать с ним в этом, был мой сын Бернард. Когда я спросил Хакса, в чём секрет его кряканья, он ответил просто:

– Мистер Берни, это занятие такое же, как и любое другое, надо просто знать, как делать.

В те первые дни наши группы охотников на уток выезжали на место к четырём или четырём тридцати утра. Иногда мы брели в темноте, иногда при лунном свете, и вокруг не было ни звука, только скрип уключин, плеск воды рядом с лодками, и то там, то тут испуганное кряканье поднятых нами уток и шелест их крыльев в воздухе над нами. Иногда в этот час луна начинала двигаться вниз, а солнце – подниматься.

Когда солнце вставало, в восточном направлении можно было увидеть десятки тысяч уток. Временами они были похожи на вылетающих из огромной бутылки пчёл. Их было так много, что хотелось закрыть и снова открыть глаза, чтобы убедиться, что всё это не иллюзия. Когда солнце поднималось над горизонтом, стая за стаей отрывались от заболоченных рисовых полей и, выстроившись буквой V, направлялись обратно на болота. Приближаясь к нему или услышав звуки манков охотников, утки начинали летать кругами, а потом спускались прямо в западню. Я видел, как утки выстраивались в небе клином, который брал начало у самого залива.

Я ввёл запрет на отстрел уток после 11 часов утра. Обычно охота заканчивалась в девять часов, а к 10.30 мы уже были готовы возвращаться домой. Только в исключительных случаях мы охотились до одиннадцати.

После охоты убитые утки лежали вокруг нас в радиусе 120 метров. В болотах Хобкау нельзя было использовать ретриверов, так как устричные раковины ранили им лапы. Мы пробовали разного рода уловки, такие как обувать собак, но это никогда не срабатывало.

Можно вести счёт убитых вами уток, хотя проводник всё равно соберёт все тушки. Хороший проводник запоминал, где была убита и где упала каждая птица. Я лично видел, как Хакс Кейнс собрал все трофеи, за исключением двух или трёх птиц, хотя общее их количество приближалось к двум сотням.

Иногда количество добытой в Хобкау дичи было просто невероятным. Обычно по возвращении из Хобкау в Нью-Йорк или Вашингтон я рассказывал там новые утиные истории, в которые некоторые из моих друзей отказывались верить. Томас Грегори, главный юридический советник при президенте Вильсоне, любил говорить Джесси Джонсу, который при Рузвельте стал министром торговли и председателем корпорации по финансам и реконструкции: