Герои моего времени - Михаил Константинович Зарубин
Ближайшая на Гороховой улице аптека в выходной оказалась закрытой. Делать нечего, пошел в аптеку, что напротив Казанского собора, уж та точно открыта, так как работает круглые сутки, — со знанием дела решил я, повернув на Невский проспект.
Величайшая улица мира, средоточие деяний гениальных архитекторов, художников, меценатов, в этот вечер оказалась сплошной человеческой рекой. На пересечении ее с Мойкой, вблизи Строгановского дворца, расположились зазывалы на экскурсионные мероприятия. В основном это были непривлекательные представительницы женского пола неопределенного возраста. Конечно, о какой привлекательности можно было говорить, глядя на этих измученных, изошедших на непрерывный рекламный призыв женщин, которые не только зарабатывали себе на кусок хлеба, но делали большое благое дело, уговаривая и уговорив многих прохожих полюбоваться красотами Петербурга с палубы катерка или из окна экскурсионного автобуса. А от любования и до любви недалеко. А любовь во всех ее проявлениях — смысл нашего бытия, которое только в любви и становится счастливым. Такс писательской мудростью я оправдывал этот навязчивый бизнес в центре города, оценивая его добрые стороны.
Задумавшись над смыслом жизни, я не заметил, что иду по тротуару Невского проспекта в плотном людском потоке. Удачно лавируя между участниками многолюдного воскресного променада, дошел до Малой Конюшенной. Вдруг мой слух насторожился, что-то знакомое показалось в тембре голоса и словах, доносившихся из мощных громкоговорителей, расположенных на стенах ближних зданий.
Листва дурманит запахом земли, Лишайник растекается на стенах. Архангелами в небе журавли Трубят о предстоящих переменах. Тревожит сердце облачная рябь — Печаль о невозвратном и любимом. Как сигареты, раскурил сентябрь Березы, наслаждаясь желтым дымом Слепым дождем прибило в парке пыль, Колышутся аллеи в дымке зыбкой. Парит над Петропавловкою шпиль — Божественный смычок над красной скрипкой И отраженья кораблей царя Хранит Нева, прижавшись к парапетам. Намыло листьев, словно янтаря, На влажных берегах балтийским ветром. Перемещалось все: и цвет, и звук И бесконечной кажется прогулка. Осенне-золотистый Петербург Поет, как музыкальная шкатулка.В подтверждение своей неожиданной догадки я повернул на девяносто градусов и смело пошел поперек людского потока на этот обрадовавший меня звук. Конечно, это звучали известные мне строки стихотворения Бориса Орлова, которое читает сейчас он сам. Достигнув цели, я остановился, стараясь не пропустить ни единого слова поэта.
В похмельных душах нету места Богу. И суждено домам бесхозно гнить. Нанизаны деревни на дорогу, На ней асфальт, но некому ходить. Одних в боях повыбило, а после Других к себе сманили города. Бог не поможет… Если землю бросят, То, значит, жди — пожалует беда. Так и случилось… Ничего нет горше, Чем запах гнили в брошенных сенях. В день Троицы людей увидишь больше На кладбище, чем в русских деревнях.Я слушал, как зачарованный. Слова о вере и истории Отечества, о морях и штормах, о любви и долге уводили меня от действительности, увлекали в иные миры. И таких, подчинившихся великой силе поэтической строки, было много. Проходя мимо нашего литературного собрания, люди замедляли шаг, кто-то останавливался, кто-то вовлекался в него, проталкиваясь поближе к поэту.
И я с трудом, шаг за шагом, словно прорастая к солнцу, пробился к небольшой сцене, что была устроена в глубине улицы, в самом начале традиционных для города «Книжных аллей». Бориса Александровича я увидел в плотном окружении любителей поэзии. Слушателей было много, здесь собрались почитатели и знатоки творчества прославленного петербургского автора, были и те, кто раньше не догадывался, что является любителем поэзии, и влюбился в нее здесь «с первого взгляда». Некоторые сидели на стульях, вынесенных из кафе, но большинство, как в церкви, стояли, поэзия — дело святое. Борис Орлов тоже стоял, он был в штатском, но по властным интонациям голоса и по темам стихов все понимали, что перед ними военный человек, капитан, ведущий свою поэтическую Россию между предательскими мелями и политическими рифами.
Указ или приказ — как вражеский фугас: Уходит флот ржаветь на мели и глубины. Я список кораблей прочел десяток раз, А раньше я не мог прочесть до середины. Останки кораблей — вдоль русских берегов, Но сраму ни они, ни моряки не имут… Все тайные враги… а явных нет врагов, И гибнут корабли трагичней, чем в Цусиму. Заморские моря грустят без наших рей, Но флаги на морях не нашего пошива. О флотские сыны — романтики морей!
